Надежда Муравьева Сегодня у известного переводчика Виктора Голышева юбилей. Ему исполнилось 70 лет. Трудно сказать, перевел он или создал заново на русском языке такие шедевры англоязычной литературы, как «1984» Джорджа Оруэлла, «Свет в августе» Уильяма Фолкнера, «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи или «Теофила Норта» и «Мост короля Людовика Святого» Торнтона Уайлдера. В нашем сознании восприятие этих грандиозных книг неотделимо от голышевской манеры: прозрачной, четкой, необычайно разнообразной и аристократически выверенной.
Это так называемая старая школа советского перевода, «золотая когорта» переводчиков, воспоминания о которой стремительно уходят в прошлое: нынче слово «переводить» стало синонимом понятия «добывать подножный корм». Делают это все кому не лень и прекраснейшим образом «перетаскивают» слова из одного языка в другой.
Виктор Голышев никогда не переводил просто слова. Он переводил цельные книги – с их сложнейшей системой внутренних, переплетающихся образов, с их географией, фольклором, снами, песнями и метафорикой. Каждый автор у него совершенно самобытен: это не конвейер и даже не ремесленничество, а скорее, как писала когда-то русская поэтесса Каролина Павлова, «напасть», «святое ремесло» и «богатство».
К слову сказать, имела она в виду, конечно же, поэзию, а стихи Виктор Голышев принципиально никогда не переводил, только прозу. От перевода стихов он отрекается: мол, в этом деле переводчик ограничен и подневолен. Поэтому о переложении на русский язык иноземных поэтических шедевров Голышев отзывается несколько скептически: «...Не знаю, насколько это свободное дело. И мне кажется, что стихи переводят часто, а поэзия из этого возникает не так часто. Это имеет большую познавательную ценность, когда переводят подряд каких-то авторов. Но события там совершаются довольно редко...»
И все же определение Каролины Павловой в применении к таинственному искусству перевода (пусть даже и прозы) здесь весьма уместно, хотя «напастью» это дело окрестить трудно...
Все дело в том, что для «золотой когорты» переводчиков, к которой принадлежат и Михаил Лозинский, и Валентин Стенич, и Рита Райт-Ковалева, и Нора Галь, и Николай Любимов, и Соломон Апт, и еще сотня настоящих мастеров, перевод был и является «ремеслом», а не поденщиной, профессией, а не подработкой.
Благодаря им даже так называемые great unread books – «великие нечитаемые книги» – мировой литературы вроде «Божественной комедии» Данте зазвучали по-русски. Благодаря им творения Томаса Манна, Франца Кафки, Франсуа Рабле стали фактами русской литературы.
Виктор Голышев, физик по образованию, лауреат премий «Иностранной литературы» (1990 и 1993), лауреат «Малого Букера» за перевод (2001), лауреат независимой премии «Либерти» за вклад в русско-американскую культуру и развитие культурных связей между Россией и США (2003), президент Московской Гильдии переводчиков и друг Иосифа Бродского, говорит о своем деле так: «Про удачи я никогда не думаю – главное, чтобы стыдно не было. Я заканчиваю работу с фразой только тогда, когда мне за нее уже не стыдно. Иногда радуешься, что выкрутился┘»
И еще – об условии хорошего перевода: «Наверное, самое важное – насколько книга подходит переводчику и его касается, потому что перевод – это профессия...»
В этом нет ни малейшего пафоса. Это работа. Неустанное делание. Но подобные слова, я думаю, могли бы повторить вслед за Голышевым многие наследники советской переводческой традиции. Я слышала похожие речи из уст самых разных прекрасных переводчиков. Всех их всегда объединяет одно: каждая фраза для них значима, иногда на одно верткое и скользкое предложение может уйти полдня, а то и больше. Потому что это творчество. Это так или иначе совпадение двух людей – двух авторов – во времени и пространстве.
Просто разговор здесь идет на разных языках, и надо выстроить третий – язык вдумчивого свидания. И некоторым чутким слушателям и строителям – мастерам перевода – это удается... Возможно, чудом. Чудом причастности к вечной литературной традиции.
Дарья Гармоненко 
