За что дали Новую Пушкинскую премию писателю Пьецуху? (В прошлом году ее лауреатами стали поэт Юрий Кублановский и прозаик Алексей Лукьянов.) С его именем не связано ни одного громкого литературного скандала. На тусовках он не мелькает. Крупных и престижных премий до сего момента не получал. Критики не заняты обильным и частым препарированием его прозы.
Тогда за что?
«За совокупный творческий вклад в отечественную культуру», – гласят официальные документы. И действительно за творческий вклад. За то, что писатель занимается своими прямыми обязанностями – пишет книги. В активе Пьецуха их более двадцати. «Веселые времена», «Заколдованная страна», «Низкий жанр»... Повести, рассказы, эссе. Всего и не перечислишь. Только в прошлом, юбилейном для писателя году (в ноябре ему исполнилось шестьдесят лет) вышло восемь изданий. «Жизнь замечательных людей». «Плагиат». «Русская тема». Дальше перечислять?
Количество в данном случае важно. Пьецух всю жизнь пишет одну книгу, невзирая на темы, жанры или сюжеты. Нарастает, как снежный ком. В результате мы сегодня имеем грандиозную эпопею о маргиналах и чудаках, о странностях и абсурде российской жизни. О пациентах сумасшедшего дома, клиентах вытрезвителя, маргиналах и бывших интеллигентах. О Пушкине и Достоевском. О жителях щедринского города Глупова...
Все они, оказывается, очень схожи между собой.
Но главный герой Пьецуха – как во всякой хорошей литературе – язык. Он весь состоит из придаточных, причастий, деепричастий. Плутает, извивается, кружит. Сложносочиненный язык, который ведет читателя непростыми путями к простой мысли: лучшее, на что способен человек, – лежать на кровати (вариант: сидеть на скамейке, валяться в канаве) и рассуждать о вечном. Самый страшный кошмар описан Пьецухом в повести «Письма к Тютчевой». 2310 год. Не с кем поговорить.
А стоит доброму человеку встать и приняться за дело, как рушится вокруг мир. Распадаются семьи, ломается канализация, обрываются чьи-то жизни. Добрые люди – по определению, не от мира сего. Лучше рассуждать о Шопенгауэре и тихонько выпивать с соседями по лестничной клетке, чем заниматься добычей денег и прочими суетными делами. С голоду не помрешь, зато душу сохранишь и окружающим зла не сделаешь. Такая вот выходит мораль. Непротивление злу недеянием и безумием. И разговорами по душам.
Сумасшествие в этой системе ценностей не порок, а скорее уж доблесть. Дурачок, по Пьецуху, оказывается умнее и счастливее прагматичной и деятельной сволочи, у которой в конечном счете все равно ничего не получится. А у сумасшедшего может и получиться. Дуриком. Невзначай. Чудом.
Россия – страна чудес. Поэтому более русского писателя, чем Пьецух, на сегодняшний день я не знаю. Проханов и Распутин рядом с ним кажутся иностранцами. Достаточно процитировать один лишь пассаж, и вы все сами поймете: «Нигде так искрометно не бежит время, как в России, хотя по существу в ней ничего не меняется». И еще: «Вся наша российская жизнь есть не мытье, не катанье, а разве что именно унылый и фантастический анекдот».
Неприятно. Да. Но кто живет без печали и гнева, тот не любит отчизны своей. Пьецух любит сильнее многих. А патриот, между прочим, – слово-то иностранное...
Когда я поздравлял Вячеслава Алексеевича с литературной наградой, он сказал: «Лестно, конечно, но еще недавно какая красивая была жизнь! Ни одной награды, ни одной критической статьи за все тридцать четыре года писательства! Стильно и красиво. Такой сюжет мне испортили!»
Испортили. Но если бы Пьецуха продолжали не замечать, он стал бы окончательно похож на одного из тех созерцателей, не приспособленных к жизни мечтателей, каких он так любит изображать в своих сочинениях. На одного из своих героев.
А он не герой. Он автор.