Бек с препятствиями

Татьяна Бек. Она и о ней. М.: Б.С.Г. - ПРЕСС, 2005, 832 с.

Друзья-поэты называли ее "Бек с препятствиями". Одно из препятствий настоящей поэзии - графомания. Иногда кажется, что графомания - забавное и безобидное отклонение от нормы. Однако не зря энциклопедия говорит: "Графомания - болезненная страсть к сочинительству, не подкрепленная природными дарованиями. Г. обычно возникает... в результате переоценки своих творческих возможностей. Нередко Г. порождается обстоятельствами, например, неограниченной возможностью печататься..."

Этой книги не было бы, если бы графоман Ниязов, обладающий неограниченной возможностью печататься, не навязывал бы городу и миру свои сочинения.

Этой книги не было бы, если бы московские симпатизанты графомана Ниязова не писали ему благоговейных писем в расчете на свою выгоду.

Этой книги не было бы, если бы Татьяна Бек была не такой, какой была.

Если бы все это не сошлось, как страшный пасьянс, была бы другая книга, новая книга ТБ.

В той, теперь уже невозможной книге, как и в этой, поминальной, были бы те же люди, с которыми она вела беседы: Владимир Войнович, Соломон Волков, Юлий Ким, Александр Кушнер, Татьяна Рыбакова, Бел Кауфман, Асар Эппель, Александр Кабаков... Не интервью у них брала, а именно вела беседы. Долгие русские разговоры: обо всем и о главном.

"Высшее счастье в мире - дружеская беседа./ Смерть меня ужасает тем, что в разлуке - друзья./ Но и земля сырая станет нам общим кругом,/ И посему от жизни смерть отделить нельзя", - так переводила ТБ афганского поэта Халили.

Читая книгу, испытываешь - как ни странно! - не тяжесть, а облегчение. Теперь все по-другому. ТБ ушла в вечность, в миф и оттуда окликает нас, оставшихся. Но самое удивительное то, что, перелистнув последнюю страницу, опять возвращаешься к началу. Книга кажется неисчерпаемой.

В книге беседы с самой ТБ, сделанные Ириной Скурдиной. Колонки ТБ "Исподлобья", появлявшиеся на страницах "Ex libris". Собранные вместе, они составились в живую картину здешней литературной жизни. Со всеми ее причудливыми извивами, загибами. И загогулинами.

В книге воспоминания тех, кто знал ТБ. От дошкольных времен и до последних дней. Вспоминающие (и я в их числе) вроде бы пишут о своей знакомой, о подруге. Но в то же время пишут об эпохе. Может, не самой жестокой в нашей истории, но чреватой гибелью всерьез для тех, кто всерьез живет и пишет.

Голоса вспоминающих дополняют, поправляют друг друга, вступают в спор, что-то подтверждают, что-то опровергают. У каждого своя версия судьбы ТБ, своя интерпретация событий. Что ж, истина как раз и рождается на перекрестке интерпретаций. Жесткий, наотмашь, текст Александра Шаталова. Публицистическая фантасмагория Афанасия Мамедова. Поэтически взвинченный монолог Евгения Лесина. Ностальгический, с трогательными обертонами очерк Владимира Войновича. Обаятельно артистичный рассказ Виталия Вульфа (кстати, когда Виталий Яковлевич выступал на презентации книги в ЦДХ, кольцо зрителей вокруг зала превратилось в толпу).

И, конечно, письма, которые ТБ писала разным адресатам в разные годы. И ее последние стихи: "Надо по новой расставить фигурки/ И, на доске разыгравши дебют,/ В зимнее поле уйти без охулки,/ Кротко приняв (по-ненашему "Гут"),/ Что и тебя под мелодию "Мурки"/ С воздуха, Господи, скоро убьют".

А вот из самого последнего, с пометкой "16 января 2005. Ночь": "О, как странно стареть,/ Матерея и хитросплетая/ Зауральскую медь/ И сокровища Индокитая,/ Золотую парчу/ И бумажные нити поживы.../ Я жива. Я кричу./ И мои однокашники живы./ Хорошо-хорошо!/...И далекий потомок махновца/ Заряжает ружье/ И нацелился. Но - промахнется".

"Потомки махновцев" не промахнулись. Под мелодию, считай, "Мурки".

Мы не будем делать из Татьяны Хорста Весселя. Потому что мы не фашисты. Фашисты - не мы.