Александр Вознесенский Эдуард Лимонов. По тюрьмам. М.: Ad Marginem, 2004, 300 с.
Эдуард Лимонов писал эту книгу еще в Саратовской центральной тюрьме ("третьяк"), часть - в изоляторе внутри зоны со строгим режимом в городе Энгельсе ("на двойке"), заканчивал уже в Москве, на свободе. Впрочем, действие ее, что явствует уже из названия, не выходит за пределы тюремных стен, в которых заключенный Савенко ждет приговора. Задолго до выхода в нашей летней беседе (см. "НГ" от 17 июля 2003 года) Лимонов назвал ее "самой тюремной" из своих последних книг, хотя, будучи в неволе, сумел написать еще несколько, в том числе и об отсидке в Лефортовском изоляторе ("В плену у мертвецов"). Но эта - все-таки особая: "В ней опыт Саратовского централа, потом тюрьмы в Энгельсе и снова Саратова... Там обо мне почти ничего нет, я фигурирую в качестве свидетеля человеческих судеб, а их - людей и судеб - сотни".
Это не роман. Формально - "автобиографическая проза". По сути - полустихийный очерк нравов, "опыт художественного исследования", практически дневниковые записи, педантичное наблюдение окружающей жизни. Как и всегда у Лимонова, но с поправкой на нехарактерный прежде, почти целомудренный лаконизм в описании собственных (очевидно, наличествовавших) мучений. Так что частый ему упрек - что пишет только "о себе, любимом" - легко этой книжкой отметается. Правда, как и о чем еще писать, как не о лично виденном, пережитом, выстраданном?
Лиц на страницах книги действительно если не сотни, то десятки. От целой галереи тюремных типов, с подробным, насколько возможно дотошным пересказом обстоятельств дел сокамерников, до мимолетных разговоров и сценок. "- А что вы чувствовали, когда вас брали на Алтае?" - спрашивает только что шмонавший (дружелюбно, впрочем) офицер.
"- Чувствовал, что если вот сейчас меня застрелят, то никто не узнает об этом. Можно будет свалить на медведей, медведи съели....
- Страшно было?
- Страшно".
Разумеется, Лимонов и для товарищей по несчастью, и для администрации был необычной фигурой. По самому виду своему, судьбе, совокупности фантастических обвинений. Даже кликуха за ним закрепилась - может быть, слегка ироничная, но уважительная - "Бен Ладен"! Еще бы - "террорист", "политический". А главное - несломленный, независимый, свободный даже в заточении человек.
"Очень немногие, единицы (а возможно, я один?), полноценно живут в тюрьме". Зэки в массе своей, пишет Лимонов, пользуют единственный относительно доступный (по крайней мере в Саратове) наркотик - телевизор. Бесконечные сериалы, жвачная попса. Он же агитировал за новости - хоть какая-то пища для ума. Сам же то перечитывает "Идиота", то Фрейда; работает с 49-м томом собрания сочинений Ленина - читает его письма и пишет свою "маленькую Лениниану". "Суть моих поисков состояла не в том, чтобы развенчать Ленина, а чтобы обнаружить правду. Мне надо было обнаружить, как было. Момент его гениальности и ее суть". ВИЛ (такой аббревиатурой наградил Ильича писатель), по мнению Лимонова, сильной партии просто не создал. РСДРП - эмигрантская фикция. В письмах Ленина - даже в феврале 1917-го - ни слова о российских событиях, одна "архиважная" болтовня о склоках европейских марксистов. И вообще изначально ВИЛ хотел возглавить мировое социалистическое движение. Но не удалось! Гениальность же тем не менее в том, что "пришлось ему переквалифицироваться в вождя Революции. Он сделал это блестяще".
Еще Лимонов следит за трагическими событиями на Дубровке - целая глава посвящена разбору действий спецслужб - на основе доступной ему в тюрьме прессы. Лимонов категоричен: пустив газ, государство, по сути, убило часть заложников, террористы же никакой стрельбы якобы не устраивали, взрывом не угрожали: "В интересах чеченцев было тянуть переговоры как можно дольше. Тем самым ежедневно приковывая внимание всего мира к войне в Чечне... Нормальное правительство желало бы прекратить кризис как можно быстрее, однако было бы связано в своем желании нормами морали. Но, как видим, не российское правительство".
Общее и частное у Лимонова переплетены. Ужасные судьбы сидельцев с судьбой России. Но в книге нет ярости и ненависти. "Кто я? Я лишь мужичок в пугачевском тулупчике, постоялец Саратовского централа. Я лишь размышляю над происходящим". Наблюдает, размышляет и констатирует: "Что такое психология зэка? Это психология преступника. Такого преступника, который не считает, что государство вправе осудить его... Не считает государство моральнее, честнее или справедливее. Или выше. В наше время государства не основаны на абсолютных ценностях. Не основаны на священном, на сакральном праве владеть и судить. Они лишь основывают свое право на пистолете и праве силы. Получается, что государство и бандиты равны".
Сам Лимонов всегда был на равных - и выше - любого окружения. Но в лучших, гуманистических традициях русской литературы он и героев своих - заморенных, забитых зэков, людей, в которых методически убивается все человеческое, суверенное, - возвышает над мрачной действительностью. "Зэков спасают от пошлости трагедии, стоящие за их жизнями. Как бы просты и немудрящи ни были зэковские жизни, наказания, годы лишения свободы, погружения в воды Стикса - реки забвения придают им трагизм, очищают". Потому что для Лимонова-писателя и Лимонова-человека нет "судеб безвестных".
"Сочан вдруг сказал мне серьезно: "Ты напиши за нас, Лимон. Чтоб люди знали, как тут. Напиши. Мы-то не можем. Ты - умеешь".
Он сумел.
