Александр Вознесенский Недавно, давая показания в Саратовском областном суде по "делу Лимонова", писатель Александр Проханов назвал сам судебный процесс презентацией книги "В плену у мертвецов".
Она - одна из шести (плюс пьеса), написанных Эдуардом Лимоновым в тюрьме. Сильнейшая в описаниях сегодняшнего тюремного быта и нравов, сокамерников и вертухаев, которых Лимонов (или его редактор) упорно именует "Zoldaten" (да, через "z"), фээсбэшников, следователей и дознавателей, тех самых "мертвецов", вводивших его в адовы круги, которые обывателю, не читавшему Данта и не проникшемуся Босхом, не привидятся даже в страшном кошмаре.
Лимонова (Савенко) Эдуарда Вениаминовича с товарищами арестовали 7 апреля 2001 года в селе Банное на Алтае. Сегодня у нас 19 декабря 2002-го. Посчитаем?
Не зарезавший никого, не убивший, не укравший (и партия его, Национал-большевистская, сколько помнится, не нанесла никому вреда, кроме, может, морального, да и то, скажут русские люди, по заслугам) - сидит уже больше полутора лет. Большую часть в "Лефортово" - "Лефортовской крепости", "замке", "Бастилии", как называет "свою" тюрьму Лимонов. Последние месяцы - в Саратове, где судят Лимонова и "лимоновцев". На днях, как сообщали агентства, Лимонова перевели в СИЗО города Энгельс. Приговор, считает обвинение, может быть объявлен в феврале-марте. Стало быть, уже сейчас ясно, что каким бы он, приговор, ни оказался, из нормальной человеческой жизни тюрьмой так или иначе вырван двухлетний кусок.
Лимонов, конечно, ненормален. Поскольку прежде всего он - русский писатель. И для русского писателя "отсидка", быть может, благо. Но не для сегодняшней, убогой и бесцветной (не мирового уровня!) русской литературы и шаткого русского самосознания, какового и не определишь даже - за неимением.
Конечно, "Записки из Мертвого дома" отсидевшего четыре года в Омском остроге Достоевского сделали для судебной реформы 1864 года гораздо больше, чем самые смелые салонные разговоры. Через двадцать лет "Остров Сахалин" Чехова стал прямым руководством для тогдашнего "единственного европейца": надо что-то делать с системой пенитенциарных учреждений империи, ибо нельзя столь уничижать собственный народ. Спустя век "Один день Ивана Денисовича" стал для робких поначалу шестидесятников, фактически сделавших политику 1980-х, важнее политических раскладов полузакрытого ХХ съезда КПСС.
Что после книги Лимонова? Очень просто. Никогда, ни при каких обстоятельствах никакие Дании-Англии-Испании не станут выдавать полицейской стране (а такой и становится Россия) даже самых гнусных преступников, если в деле будет хоть малейший намек на политику - реальный или инспирированный так называемым "общественным мнением".
Еще видится секта, орден, впоследствии - новая квазирелигия с новым мучеником. И к ней рванут молодые, которым мир, напитанный деньгами, переизбытком информации и корпоративными связями, в которых они, молодые, пока не смыслят, ничего другого предложить не может.
Что до самого Лимонова, то можно действовать на нервы, можно давить, угрожать завуалированно и явно, намекать на то, что кому-то "на зоне" может не очень понравиться творчество (особенно раннее), да и сам образ жизни писателя (хотя что мы о нем знаем?). Можно, наконец, убить, как "возвращенца" философа Николая Устрялова в 1930-е годы (это он, кстати, придумал сам термин "национал-большевизм"), можно сгноить в тюрьме или стереть в лагерную пыль, как говаривал кумир всех чекистов и нацболов Лаврентий Павлович. Но - не запугать.
Ибо слово писателя, прорвавшееся через вековые тюремные стены, звучит слышнее. Неужели власть этого не понимает?
"Горжусь тобой и тем, что ты стойко переносишь все невзгоды, которые обрушились на тебя. Сейчас такой век, что за мысли, за идеи, то есть за все, за все нужно расплачиваться". Это слова из письма матери заключенному Савенко.
Под ними должен подписаться каждый.
