Александр Васькин
Здание Вахтанговского театра было отстроено заново на месте разрушенного во время Великой Отечественной войны. Фото автора
Многие гости столицы (да и немало москвичей), проходя мимо Театра им. Вахтангова по Арбату, и не подозревают, что это представительное здание – не что иное, как самый настоящий памятник трагическим событиям Великой Отечественной войны. Особенно тем ее первым месяцам, когда до победы было еще так далеко. Это сейчас мы знаем, что война закончилась в 1945 году, а тогда мобилизованные на фронт москвичи надеялись на скорое окончание боев, прощаясь с близкими, обнимая их и обещая вернуться уже осенью. Но многие не вернулись ни осенью, ни зимой. Никогда… Пройдут годы, и участник войны Константин Ваншенкин напишет стихотворение «Первый налёт»:
Помнишь то время, дедуля,
Или поверим в молву?..
Двадцать второго июля
Первый налёт на Москву.
Будто открыта аллея
Выбранный путь не тяжёл.
Вроде у них юбилея –
Целый же месяц прошёл.
Против Тверской и Арбата,
Наглости хамской полна,
Пёрла ночная армада,
Шла за волною волна.
Как поведу свою речь я,
Если так больно болит!
Милое Замоскворечье
Слишком уж ярко горит.
Да, война вскоре пришла и в столицу. Бомбежки Москвы начались спустя месяц после нападения фашистской Германии на Советский Союз, 22 июля 1941 года. Самолеты Люфтваффе устремились в самый центр столицы, пытаясь долететь до Кремля. Но удалось это далеко не всем благодаря профессиональной работе московской ПВО и доблестным асам советских ВВС. И потому почти весь боекомплект немецких бомбардировщиков был израсходован там, где их застали огни наших зениток. В ту первую бомбежку многие московские здания серьезно пострадали. Прямым попаданием немецкой авиабомбы уничтожено было и здание Театра им. Вахтангова на Арбате. Погиб один из лучших актеров еще первого, вахтанговского поколения Василий Куза, находившийся в момент бомбежки в театре на дежурстве. С ним погиб и коллега по сцене Николай Чистяков. Взрыв был настолько разрушительной силы, что декорации разбросало по всему Арбату и прилегающим переулкам.
«Снова тревога. И третью ночь – прожектора и зенитки. А утром с трепетом въезжали в Москву – что-то там найдется еще. Едем до Арбата – ничего нового. Но на Арбате – вздрогнул. Вахтанговский театр. Половина снесена бомбой. Виден сквозь громадную дыру обвала – зрительный зал... Потом узнал, что там был убит Куза. Налет был меньший – всего пять-шесть самолетов, но все ж есть следы. На пл [ощади] Маяковского большой дом, где кино «Москва», бомба упала внутрь. Говорят, придавило убежище. Из Москвы – бегство. Перекошенные лица людей. Скорее, скорее, куда-нибудь. Бросают машины у вокзалов и садятся в теплушки и едут счастливые, что не услышат больше бомб...» – из дневника драматурга Александра Афиногенова от 24 июля 1941 года. Сам он погибнет позже – во время бомбежки 29 октября того же года, когда удару подвергнется здание ЦК ВКП(б) на Старой площади. Афиногенов возглавлял литературный отдел Совинформбюро, одна из его пьес – «Далекое» – была поставлена в Вахтанговском в 1935-м.
Свидетелем произошедшего взрыва и пожара был и 13-летний арбатский мальчик Юра Казаков. Повзрослев и став писателем, он красочно расскажет об этом в повести «Две ночи»: «Если бы кто-нибудь в эту секунду посмотрел на Вахтанговский театр, он увидал бы, как в нежнейшем сиянии рассвета к небу вздымается тугой толстый столб чего-то плотного, черного. Это плотно-черное будто до сих пор находилось в сдавленном, спертом состоянии, а теперь, освободившись, все время расширялось, распухало, росло вверх и в стороны, из него все время вырывались новые и новые перекрученные клубы и клубочки, и клубочки эти были уже не такие черные, как сердцевина, а посерее».
Угодили бомбы и во Всесоюзную книжную палату на Новинском бульваре, в район Белорусского вокзала, зоопарка. За те пять часов, что длился ночной налет, в Москве было полностью разрушено почти 40 зданий и более 1 тыс. загорелось. Но самое главное, что значительными были и людские потери: убитыми 130 человек и почти 700 ранеными. Для большинства произошедшее стало шоком.
Наиболее серьезный вред причиняли немецкие зажигательные бомбы – «зажигалки», от них и начинались пожары. Артист балета Большого театра Асаф Мессерер жил тогда на улице Немировича-Данченко (ныне Глинищевский переулок). Это был известный дом творческой интеллигенции Москвы, где соседствовали Вера Марецкая и Сергей Образцов, Сергей Юткевич и Николай Хмелев. А когда начались бомбежки, все мужчины дома, независимо от званий, вышли на его защиту. Мессерер вспоминал: «Во время налетов мужское население не пряталось в бомбоубежище, а дежурило во дворе и на крышах. Нас разделили на звенья, по пять-шесть человек в каждом. Звено возглавлял Иосиф Михайлович Туманов. Если в недавней мирной жизни он прекрасно режиссировал оперные спектакли, то теперь ему приходилось «строить мизансцены» на чердаке, расставляя действующих лиц между длинными ящиками с песком и пожарными шлангами».
Асаф Мессерер отчетливо запомнил первую бомбежку. Жители дома стояли на крыше, и вдруг над их головами очень низко, так, что были видны черные кресты на крыльях, пролетели немецкие самолеты. Было видно, что они что-то сбрасывают. Мессерер в первую минуту подумал, что это листовки, но это оказались зажигательные бомбы. Они со свистом падали на крышу огромного дома. От неожиданности Мессерер даже не испытал страха, увидев первую в своей жизни «зажигалку» чуть ли не у самых ног, и немедля бросился ее тушить. А осенью 1941 года, свидетельствовал он, к их звену присоединился и Дмитрий Шостакович, эвакуированный из блокадного Ленинграда и поселившийся на короткое время в этом доме.
В тушении немецких «зажигалок» принимали участие и стар, и млад, и рабочий люд, и творческая интеллигенция. Солист Большого театра, певец Марк Рейзен и дирижер Николай Голованов ежевечерне поднимались на крышу своего большого дома в Брюсовом переулке. Им выдали щипцы, специальные брезентовые рукавицы и совковые лопаты, чтобы можно было оперативно тушить зажигалки в бочках и ведрах с водой и ящиках с песком. Сотни тысяч москвичей постигли теперь новую профессию – пожарных, благо освоить применение пенного огнетушителя людям даже с высшим музыкальным образованием оказалось не так сложно. А знаменитый дом в Брюсовом переулке удалось сберечь от пожара. Правда, ближайшая и известная на всю округу пивнушка сгорела, что вызвало смех и большое оживление среди жильцов.
По архивным источникам, всего в 1941–1942 годах от немецких бомбежек в Москве пострадало в той или иной форме почти 6 тыс. зданий, в том числе жилых домов и общежитий, больниц и госпиталей, школ и детских садов, театров и домов культуры. Много это или мало? Если учесть, что число пожарных команд из жителей города достигало 13 тыс., то выходит, что немецкие бомбы попадали едва ли не в каждый второй московский дом. А погибло от бомбежек более 2,5 тыс. москвичей, ранено почти 8 тысяч.
И все же город не сдавался, не унывал и не впадал в отчаяние, отважно сражаясь за жизнь и свое будущее. Неспроста Москва носит звание города-героя. Еще до войны родилась легенда про «дом под юбкой» – огромный дом № 17 по улице Горького. На самом его углу, наверху, на специальной башне с колоннами парила над столицей статуя балерины. Москвичи решили, что это изваяние Ольги Лепешинской, известнейшей на всю страну солистки Большого театра. И потому часто после немецких налетов горожане узнавали друг у друга: «А Лепешинская жива, стоит еще?» Статуя балерины превратилась в своего рода символ стойкости Москвы. Так она и простояла всю войну. А здание Вахтанговского театра отстроили заново к 1947 году.
