В Ботаническом саду МГУ зимой без бинокля не обойтись

Следы лисы недалеко от Главного здания МГУ – такое увидишь не везде. Фото автора

В самые первые дни года – в те редкие дни, когда зима в Москве все-таки позволяла разыграться метелям, – куда было отправиться, как не в Ботанический сад МГУ на Ленинских горах. Хоть он и спит до весны, да не весь, хоть пока и закрыт для посещения, но бывают исключения – в виде орнитологических экскурсий.

Так что несколько групп следопытов, бёрдвотчеров и иных любителей флоры и фауны, утеплившись, прихватив с собой бинокли, а кто-то и термосы с чаем (это уже высший уровень опытности), собрались в назначенный час около ворот, чтобы побродить по тропкам дендрария, взобраться по лестнице альпинария, совершить через розарий очередной круг около кормушек для птиц и добраться до московского Мыса Доброй Надежды, с которого открывается необычный вид на ГЗ – на Главное здание МГУ.

В нем, кстати, под шпилем, обрастающим в туманную погоду студенческими легендами, в специально оборудованной нише гнездятся краснокнижные соколы-сапсаны. Весной и летом они вместе с вылупившимися птенцами становятся героями организованной университетом научно-популярной видеотрансляции в интернете.

А что же происходит в саду сейчас? Большаки (большие синицы) и лазоревки, украшенные светло-голубой условной шапочкой, хоть и снуют почти везде, но для перекуса выбирают вовсе не каждую кормушку. Бывает, что им составляют компанию немного похожие на воробьев малышки московки.

На самом верху пересмеиваются и суетятся в деревьях сойки – как выяснилось, особые любительницы арахиса, которым их и подкупают. Кое-где мелькают перелетные, да все-таки не улетевшие зеленушки. Зимуют в саду и черные дрозды, но быстрее тут встретишь все-таки не их, а перепархивающих туда-сюда в поисках зимних ягод упитанных дроздов-рябинников.

Вдали периодически подает позывные сигналы снегирь. Поползень скачет по стволу вниз головой, а желна (черный дятел), простукивая кору, – вверх. Ушастая сова днем дремлет, но ее присутствие тоже угадывается по определенным признакам. Зарянка же, похоже, все-таки улетела наконец-то в Африку, но, может, и просто на этот раз спряталась.

Правда, чтобы сфотографировать всех этих птиц, нужна не только зоркость, дополненная биноклем, но и особая сноровка: смесь азарта и терпения, умения застыть в засаде и в нужный момент, когда наконец-то «вылетит птичка», стремительно ожить, сфокусироваться и молниеносно нажать кнопку.

Но есть в саду и бонус для тех, кто чаще смотрит под ноги, чем вверх. Помимо отпечатков обуви хомо сапиенс на снегу то тут, то там можно увидеть, например, следы пробежавшей рысцой лисы: с явно заметными коготками они ложатся стежками, как по заранее очерченной линии, один за другим, что отличает их от следов и собаки, и кошки. Конечно, много тут и белок, а значит, и их следов тоже: остроколючих на вид, и сразу по четыре. Передвигается белка прыжками, поэтому длинные задние лапы отпечатываются впереди коротких передних.

А вот и особая «трасса», действительно оживленная, хоть устанавливай светофор и шлагбаум, истоптанная множеством мышек, а точнее, мелких грызунов – не все ведь из них именно мыши, встречаются и полевки. Эта «трасса» соединяет на открытой для всеобщего обозрения тропинке два туннеля, проделанных в сугробах друг напротив друга.

Хотя, конечно, лучшее время для посещения Ботанического сада – весна и лето, плавно переходящее в осень, когда сад преображается и поражает почти каждую неделю: одно отцветает, другое начинает цвести, все дышит, шелестит и каждый раз немного иначе поворачивается к свету.

Весной и летом сад преображается  почти каждую неделю: одно отцветает,  другое начинает цвести.  Фото автора

Однажды друзья меня в шутку назвали даже «амбассадором» МГУ. Потому что, например, в моем телефоне уже не хватает памяти на все эти вариации в духе Руанских соборов Моне, на кадры с разными ракурсами и отблесками Главного здания, обрамлением для которого в зависимости от точки съемки и времени года становятся то цветы, то ветви с желтеющими листьями.

А грянет июнь, замечтаешься на минуту – и вдруг сразу утонешь в море пионов, которые еще вчера были свернуты в круглые бутоны. Не спастись от этих белоснежных, розовых, бордовых, а еще белых, но как бы обагренных кровью лепестков.

Летом в пруду, на который с одного бока как раз и выходит Мыс Доброй Надежды, по-матиссовски радуют душу красные рыбки, булькают упрямые черные карпы, пытающиеся ухватиться за какую-нибудь травинку или утаскивающие вглубь соломинку. Раскрываются кувшинки. В зарослях шуршит красноухая черепаха, и на все лады распеваются, как они думают, романтично лягушки.

Пройдет еще немного времени, и пионы, изнемогая от страсти, увянут, дадут семена. Зато вместо них будет апофеоз агрессивно-красивых роз, а некогда белая гортензия постепенно приобретет бронзовые оттенки. Поспеют яблоки, и, пережив осень с ее мерцанием инея на траве, сад уйдет на очередную зимовку.

И ведь все это происходит сразу – здесь и сейчас, вновь и вновь, и в памяти, и наяву, пока ты стоишь посреди припорошенного снегом дендрария, прислушиваясь к птичьим перекличкам.