Позади и праздничные застолья, и негласный год натюрморта

На «Декабрьских вечерах» музыкантам аккомпанировал Франс Снейдерс. «Натюрморт с лебедем» напоминал о суете сует.  Фото автора

Позади теперь и рождественские угощения. Стол, накрытый белой льняной скатертью, которая даже в разложенном виде помнит все сгибы и заломы и потому чуть топорщится, рукодельный, домашний рождественский кекс с измельченным миндалем, изюмом и кумкватами, украшенный сахарной глазурью, уже порезанный и оттого чуть раскрошившийся на блюде.

Живописно сфотографировать это обычно недосуг, а ведь какой кадр мог бы получиться, если на том же столе разместить еще и фарфоровые чашки, и вазочку с вареньем, и бликующий нож, рассыпать горсть орехов, добавить разнофактурные фрукты, те же цитрусы или виноград. Поиграть со светом и перспективой. И в кадре уже не просто завтрак или не просто полдник. А многозначительно пойманная в моменте сама жизнь.

Прошедший год, кстати, как-то особо заострил внимание на всех этих и без того милых деталях быта и бытия. Ведь это был в том числе неофициальный год натюрморта в России. Стартовал он в Москве, с весенней выставки в Пушкинском музее, посвященной итальянской живописи эпохи барокко («Цветы, плоды, музыкальные инструменты», куратор – Виктория Маркова). Выставка сопровождалась подробным обсуждением атрибуции, а также различий: между итальянскими произведениями и произведениями северных мастеров, между самими итальянскими художниками в зависимости от региона.

Ремарка: в этом контексте слово «натюрморт» выглядит несколько анахронично, термин появился позже и в другой среде, в эпоху Просвещения, да и обладал он не позитивной коннотацией. Но традиция определения человеком своего отношения к окружающему миру, к миру вещей через их изображение имеет, конечно, очень долгую историю, и разговор о ней как раз своевременный.

Разговор этот применительно к итальянским образцам то и дело менял регистры: изображенные и формирующие вокруг себя пространство предметы преподносились не просто как фиксация жизни, а как ее преображение в ином качестве.

Но вот воспоминание из студенческой жизни: как говорил один мой однокурсник, прежде чем приступить к пище духовной, надо сначала принять пищу материальную. И говорил он это в факультетском буфете перед очередным коллоквиумом (некоторые университетские преподаватели произносили это слово изысканно-элегантно через «ё»), на котором предстояло несколько часов обсуждать, допустим, такое понятие античной философии, как «эманация».

Так и итальянская живопись с ее изысками послужила сегодня стимулом для путешествия по кулинарным трактатам XVI–XVIII веков, для умозрительной дегустации блюд того времени (лекция Екатерины Игошиной). Одни рецепты сейчас могут удивить симфонией вкуса: «Филе тунца после нарезки крупными кусками потушить в соусе из предварительно размоченных чернослива и сушеных вишен, мелко нарезанного лука и чеснока, белого вина, уксуса, корицы, шафрана, черного перца и сушеной гвоздики».

Дары природы и манят, и интригуют.  Ян Баптист ван Муркерке. «Натюрморт  с зайцем».  Собрание ГМИИ им. А.С. Пушкина. Фрагмент

Затем год натюрморта продолжился в Санкт-Петербурге: на выставке Ars Vivendi в Эрмитаже (кураторы – Михаил Дединкин, Татьяна Косоурова). Там в монументальных декорациях провозглашалось фламандское барочное «искусство жить» – вопреки всем драмам подобного театру мира. Мира, в котором сколько бы копий ни ломалось по разным поводам и по поводу выставки, все равно и подлинники, и бутафория в конечном счете покрываются одной и той же пылью.

Закольцевался этот негласный год натюрморта вновь в Москве и тоже фламандцами XVII века во главе с Франсом Снейдерсом – уже на другой, зимней выставке в Пушкинском музее (куратор проекта – Вадим Садков). Здесь на стенах всё и без дополнительных театральных ухищрений неизбежно истекает или кровью (битая дичь), или соками, будь то дыни на пике спелости либо устрицы, взбрызнутые лимоном. Все источает запахи, привлекает надоедливых насекомых, острозубых кошек, поджарых собак, манит щебечущих птиц. Здесь же красные башмачки с одной из картин перекочевали за ее пределы на этикетки, намекнув на интеллектуальные сюрпризы для тех, кто разгадает гурманские ребусы, – разгадывать их можно вплоть до 26 января.

К этой выставке музеем были приурочены и музыкальные «Декабрьские вечера Святослава Рихтера», посвященные торжеству природы и приправленные, кстати, «перчинкой», как это назвал в одном из интервью художественный руководитель фестиваля Юрий Башмет. Не каждая прозвучавшая мелодия была так уж легка для восприятия – иногда казалось, что в музыке находят отражение тревожащие диссонансами вариации натюрмортов vanitas. Но «перчинки» были рассыпаны по программе меломанских вечеров с виртуозной деликатностью.

Свою «перчинку» с научными дискуссиями подбросили в эту же тему и прошедшие в декабре Випперовские чтения, сфокусированные на вещах в искусстве, о которых, кстати, ровно 40 лет назад (в 1984-м) на тех же чтениях рассуждали такие исследователи, как Юрий Лотман, Глеб Поспелов, Георгий Кнабе.

Эти и некоторые другие, не упомянутые здесь выставки и дискуссии в течение года приучили вдумчиво рассматривать накрытые столы (и свои, и изображенные), а также и не столы вовсе, а разные подношения и обманки, корнями уходящие в эпоху Античности, или лавки с многообразной снедью, кухни с их утварью и гротескными обитателями, кладовые, дары природы, морские уловы, охотничьи трофеи, кулинарные творения на любой вкус, как обладающие особой символикой, так и не предполагающие специального символизма. А также цветы, книги, музыкальные инструменты и иные атрибуты учености и творчества или же бренности – это уже зависит от того, с какой смысловой ступени мы начинаем свой осмотр.