В Твери суровые комары кусают и в октябре

Маленьких, в два этажа, домиков в Твери не так много.

Тверь – суровый город, недаром один из его главных символов – памятник Михаилу Кругу и сам Круг, разумеется. До сих пор не очень понятно, кто убил певца и поэта. То есть то понятно, то опять непонятно, в целом – не очень. Зато про Круга, автора «Владимирского централа» и других культовых песен русского шансона, известно, что сам он никогда не сидел, а лексикон сидельцев для своих зонгов позаимствовал из дореволюционной книжечки – вокабуляра офеней. И сделал это так талантливо, что настоящие зэки ему поверили и, в свою очередь, уже делали этот словесный клондайк своим. Так не прервалась связь времен. Хоть в чем-то она не прервалась.

Можно смотреть на широко сидящего бронзового Круга на тверской улице, можно сходить в Музей козла. Видится мне здесь некоторая оппозиция. Одни широко живут, даже после смерти царят в бронзовом сиянии славы и авторитета, другие же по жизни – козлы и шестерки, или, политкорректнее, простые люди.

С тверской же набережной видна Волга. Совсем тут не самая широкая, раскинула она свои воды не так широко, как Круг свои ноги, но, как говорится, спасибо, что живой, то есть что вообще решила течь здесь (зависимость, очевидно, обратная, это на ее текущем теле разбили когда-то свой город люди). Волга – это одна из мистических артерий страны, так что просто понаблюдать за оттенками ее волн важно. От этого – или каких-то еще водоемов – и комары в Твери также суровы, в октябре спать не желали, а один укусил меня в самую вену. Этот в отличие от волжского опыт я повторять бы не хотел.

По Волге плавают туристические кораблики и даже, как в Великом Новгороде, где река Волхов впадает в безграничное и разноцветное озеро Ильмень (а с другой стороны она направляется в Ладожское озеро), лодочки и яхточки.

В таких городах их прошлые эпохи видно, я как-то замечал, лучше всего на реках: меняющиеся каждую минуту (пресловутое про «не войти в одну воду»), они хранят в своей текучести что-то от вечности. И вот нынешний туристический кораблик – всего пара палуб, чай, не из Осло в Копенгаген на десятипалубном – видится плывущим тут век, если не два назад. Возможно, это что-то кинематографическое, у Никиты Михалкова в «Сибирском цирюльнике» было и много еще где. Сейчас же не всегда мы заводим и содержим свои воспоминания, а они обусловлены старыми фильмами, песнями, чьими-то рассказами, что вошли давно в нас, а потом пойдут, возможно, к кому-то еще воздушно-капельным путем. Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, а с Якова на всякого. Таким существующим в общественном сознании мемам границы нипочем и визы не нужны.

Зато центр Твери довольно ограничен, раз – и заканчивается. Два дня после трудов праведных – а прибыли мы в Тверь на региональную мастерскую АСПИР, конкретно я с Владимиром Новиковым вел мастер-класс по критике и публицистике для действительно классных участников, или, как мы величали между собой, семинаристов – я отправлялся гулять по набережной в разные стороны, и центр буквально тут же заканчивался. В первый раз я пошел, разумеется, налево. Маленькие, в два этажа максимум, исторические и автохтонные дома (в Томске, скажем, они деревянные и с наличниками-завитушками, просто заглядишься, в Архангельске тоже ничего, а здесь каменные, более купеческие, что ли) закончились тут же. Начались какие-то остовы стадиона, акведуки советской эпохи. А за ним – мемориальный комплекс, памятник павшим в войне. Бушевал дождь, ветер загонял его в тело со всех буквально сторон, было холодно, а вечный огонь горел оранжевой гвоздикой на фоне кирпично-черных стен. Кадры – а я, конечно, пытался снимать, пока ветер вырывал из рук, как правоверный последователь идеалов Круга, то зонт, то телефон, то рюкзак – были тоже кинематографичны и зловещи. В духе Ларса фон Триера или, прости, Господи, «Дау» Ильи Хржановского.

После этого комплекса – церковь там разбавляла колорит, рифмуясь куполами с желтеющей листвой, рифма очевидна, но неувядающа – дорожки вывели меня в город, где начался уже, в таких же двухэтажных домиках, какой-то местный бизнес, МСП, центр эстетической хирургии и иже с ним. Начинающаяся небольшая, приземистая буря попихивала, наезжая в бока и спину, и я кликнул извозчика, то есть вызвал такси в отель.

Жили мы, кстати, в гостинице «Тверь», на выезде из города, перед номером газон, сосновый лес и шоссе. Из бывшего мотеля для дальнобойщиков старый тракт между Москвой и Петербургом визуализации уже не поддавался, да и не надо, тут другая эпоха и ее амбьянс просвечивали: подошел как-то к ресепшену настоящий водитель, старой еще школы, спрашивал, может ли к утру прачечная его вещички постирать.

На следующий же день я пошел в другую сторону, направо, посолонь, благо и солнце – правда, на полчаса где-то – выглянуло. Волга там обзавелась излучинами, была дивно хороша. Но центр, а с ним и цивилизация закончились так же стремительно. Дальше шел стадион, а затем некий гигантский завод. С одной стороны он, внушительный забор, утыканный камерами и увенчанный колючей проволокой, с другой – набережная во всей ее хтони. Какие-то старые разрушенные конструкции и весь мусор проходивших тут пикников, шашлыков и прохожих. Никакого снобизма, но хотелось снимать экзотическое. Но с забора сурово смотрели камеры, как-то и не решился, вдруг военный объект, а меня шпионом сочтут. (Завод, впрочем, оказался потом фабрикой каких-то макаронных изделий и прочей, как говорят мастера ВЭД, пищевки – то есть огорожен и охраняем был не на вход, а на выход и вынос скорее.)

В городах на реках хорошо видны прошлые эпохи.  Фото автора

Аптеку нашел уже потом. Но в ней не было провизора, за прилавком пусто, на робкие покашливания и приветствия никто не откликался и так и не вышел. Это, кстати, еще один специалитет, так сказать, Твери: за мотельным ресепшеном людей тоже часто не было. У меня к вам вопросов нет, что просто так лясы точить, а украсть – тебе жить, все по понятиям. Возможно, так или же все ушли на Волгу, смотреть, как в стихотворении Сергея Калугина «Хуанхэ» («Дождь над Великой рекой»):

На теченье Великой реки.

Утром я вышел под дождь

И долго стоял, подставив лицо

и ладони

Потокам воды – мне казалось,

Что Ты говорила со мной.

Со мной же как-то у отеля заговорила некая сущность. Был вечер пятницы, в отельном зале бушевала очередная свадьба, из открывающихся дверей вываливались ее участники и звуки музыки – не знаю, что было суровее, но если вы выдержали даже несколько тактов и полстрофы этих песен, вам уже ничего не страшно в этом и том мирах. Поэтому, когда ко мне от ворот отельного комплекса деловито подошел некий мужичок и что-то спросил, страха не было. Не было и понимания, вообще. Он не то что был в измененном состоянии сознания, метаморфозы были явно гораздо фундаментальнее. И говорил он на совершенно неизвестном мне языке. Какая-то чистая эхолалия. Я ответил в духе того, что погоды нынче переменчивы. Он кивнул и пожелал еще что-то уточнить. Да, говорю, климат меняется, не знаешь чего и ждать, так и живем. Он полностью удовлетворился, кивнул благодарственно и так же целенаправленно отправился прочь. Он явно ведал свой Путь. Возможно, это офеня выплыл из рек времени. И пришел поклониться Кругу, то есть мандале.