Евгений Стрелков
Три памятника Пушкину открывают выставку «Юбилей» в нижегородском Арсенале. Фото автора
В нижегородском Арсенале, волго-вятском филиале Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина, открылась выставка «Юбилей» – художественное подношение поэту Александру Пушкину от художника. Художник – автор эти строк.
«…И опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг!..» – писал Александр Сергеевич Пушкин в честь своего друга Павла Львовича Шиллинга, изобретателя электрического телеграфа, лингвиста, востоковеда и путешественника. И мне интересно переводить истории науки в художественные графические форматы.
Словом, в итоге вырисовывалось несколько тем, к каждой из которых переписано по-своему одно из хрестоматийных пушкинских стихотворений. Подготовлен графический проект – книга художника, серия акварелей, набор резиновых штампов, фильм, атлас географических карт и альбом силуэтов.
Моими адресатами (и собеседниками) помимо Пушкина стали его друзья: упомянутый Павел Шиллинг, коллега-стихотворец Алексей Хомяков, философ Петр Чаадаев.
Тут кстати подоспел и другой юбилей – в наступившем году Российская академия наук отмечает 300-летие. Во время Великого посольства Петра потрясли естественно-научные коллекции амстердамских аптекарей Фредерика Рюйша и Альберта Себы, которые он и поспешил приобрести для своей новой столицы.
Петр сразу высказал намерение пополнять эти коллекции, легшие в основу Кунсткамеры, местным материалом. Он повелел доставлять в столицу как упавшие с неба камни, так и предметы древности, в том числе и то, что мы сейчас назвали бы палеонтологическими образцами. Интересовали царя и отклонения от нормы в живой природе вроде сиамских близнецов или двухголового теленка. В самой же Кунсткамере регулярно проводились анатомические вскрытия, доступные широкой публике, с комментариями профессоров-медиков.
В 1830-е (то есть в пушкинское время) в число академиков вошел Иосиф Христианович Гамель. Он стал адептом, а во многом и двигателем еще одного направления – мы бы сейчас назвали это инновациями в области технологий.
Гамель – уроженец волжской Сарепты, построенной немцами в рамках программы Екатерины II по привлечению иностранцев для заселения малолюдных здесь волжских берегов и для возделывания здешней земли.
Колонисты Сарепты строили маслобойни, производили горчицу, варили пиво, уклад их жизни был строг и к наукам не очень расположен, но иные колонисты тянулись к исследованиям. Среди выходцев из Сарепты были переводчики калмыцких текстов и энтомологи, географы и путешественники. Юноша Иосиф Гамель отпросился в Петербург, где окончил военно-медицинскую академию, но врачом не стал, а увлекся электрическими машинами – модным тогда в Европе околонаучным занятием.
Построенная Гамелем электрическая машина заинтересовала царя, ее автор был послан в Лондон для изучения технических новинок, в чем и преуспел. В каком-то смысле он выступил антиподом лесковского Левши, как известно, ничему в Англии не научившемуся, разве что сделавшего вывод о том, что негоже ружья кирпичом чистить, а то пули в стволах болтаться будут. Кстати, в 1826 году, вернувшись из первых заграничных поездок, Гамель издал богато иллюстрированную историю Тульского оружейного завода, так что, возможно, он стал одним из прототипов и источников тульской повести Лескова.
Так вот, Гамель в Англии внимательно изучил самые разные новации – от водолазного колокола до ланкастерского метода взаимного обучения школьников. Он собирал на берегу ихтиолиты – окаменевшие отпечатки древних рыб, вместе со всей просвещенной Англией разглядывал реконструированные Оуэном скелеты вымерших птиц-гигантов. Кстати, Гамелю поручили и приехавших в Лондон сыновей русского императора, один из которых, а именно Николай, в будущем будет царствовать.
|
|
В 1830-е в число академиков вошел Иосиф Христианович Гамель. Гравюра 1868 года, изображение с сайта goskatalog.ru |
Гамель изучил производство кошенили – и затем развел этого червеца на Кавказе. Гамель организовал восхождение на Монблан с научными целями – измеряли атмосферное давление на высоте, брали пробы снега. Это его предприятие закончилось трагически – неожиданно сошедшая снежная лавина погубила проводника экспедиции. Гамель был отозван русским правительством на родину, вот тогда он и засел за историю тульских заводов.
Но уже через несколько лет – новая поездка за границу, где он очень кстати познакомился с еще одной технической новинкой – фотографией. Причем новую технологию он получил совсем свежей и из первых рук – от Генри Тальбота и Луи Дагера. Гамель сам сделал несколько дагеротипов и отослал реактивы и инструкцию в Петербург, в Академию наук, где академики повторили его опыты. Так в России появилась фотография – практически одновременно с ее появлением в Англии и Франции.
Еще один сюжет – торгово-промышленные выставки. Иосиф Гамель был инициатором таковой в Москве в 1837 году в Большом Кремлевском дворце и затем в Дворянском собрании Первопрестольной. А в 1851 году он стал комиссаром русского отдела на Всемирной выставке в Лондоне. Для этого мирового смотра достижений наук и технологий в Кенсингтонском саду был построен знаменитый Хрустальный дворец – огромный павильон из стекла и стали по типу оранжереи. Хрустальный дворец не только стал родоначальником выставочной архитектуры, но и произвел огромное впечатление на другого русского гостя – Николая Чернышевского, который ввел хрустальные дворцы в сны Веры Павловны, героини романа «Что делать?».
Конечно, русский отдел выставки 1851 года был скромен по сравнению с английским или французским, в основном там были представлены художественные промыслы и продукция камнерезного и металлургического производств Урала, а также сорта озимой ржи.
Едва были спущены флаги Всемирной выставки, Иосиф Гамель отправился на побережье наблюдать за прокладкой подводного телеграфного кабеля между Англией и Шотландией. За телеграфной темой Гамель следил внимательно, видя за телеграфом огромное будущее, и не уставал напоминать всему миру о приоритете Павла Шиллинга, испытавшего модель электрического телеграфа в Петербурге аж в 1832 году. Чуть позже по проекту Шиллинга начали строить телеграфную линию из Петербурга в Петергоф, и только неожиданная смерть в 1837 году помешала изобретателю насладиться заслуженным успехом. И хотя в мировой обиход вошла система Самюэля Морзе, сам Морзе не скрывал, что был знаком с телеграфом Шиллинга и много позаимствовал у русского предшественника.
А Гамель продолжал свои инженерные вояжи, играя роль научно-технического коммуникатора между Россией и Западной Европой. Так и умер он в Англии в 1862 году, простудившись на холодном береговом ветру – и в чем-то отзеркалил судьбу Левши, который помер от алкогольной горячки вскоре по прибытии на пироскафе из Англии. Похоронили Гамеля на южной окраине Лондона, говорят, стоит на его могиле скромный памятник с указанием дат рождения и смерти.
Что ж, как писал Пушкин Плетневу тридцатью годами раньше, в 1831 году: «Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы... Но жизнь все еще богата; мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья…»
Жизнь Иосифа Христиановича Гамеля была богата событиями на ниве просвещения, и памятник ему – не скромный обелиск на лондонском кладбище, а грандиозная транссибирская телеграфная линия, проложенная десятью годами после его смерти через всю Сибирь – до Владивостока и Хабаровска, а оттуда в Маньчжурию и Японию.
Карта этой телеграфной линии есть на выставке «Юбилей», в одной из печатных книг художника. Так же как есть на выставке и портрет Павла Шиллинга, и знаменитое посвящение ему Александра Пушкина: «О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух...» Этот дух просвещения был любезен как Павлу Шиллингу, так и его другу Александру Пушкину, и выставка «Юбилей» в нижегородском Арсенале (которая продлится до середины ноября юбилейного года) – еще одно напоминание об этом.
Нижний Новгород.
