Свифта-Таттла собрала чемодан

Всматриваешься в небесный океан в поисках ответов, да только соляристика давно зашла в тупик.

Поодаль от Кассиопеи, глядящей в зеркало, чтобы узнать, кто на свете всех милее, зачерпывает студеное небо ковшом Большая Медведица. Справа от Большой Медведицы Полярная звезда, а слева – ярчайшая двойная звезда Арктур. Если долго всматриваться, то начинает казаться, что она и правда двойная, а возможно, это просто картинка расплывается от близорукости и мерцания, даже в очках.

Если развернуться, то попадешь в летний Бермудский треугольник (Денеб-Вега-Альтаир), внутри которого броуновское движение спутников – периодически вспыхивают при поворотах, отражая Солнце, и исчезают.

А Солнце… Оно притаилось до утра с противоположной стороны стоящей на трех китах Земли. Или не на трех китах, может, все немного иначе: Вселенная спрятана в диковинном ларце Козьмы Индикоплова. А ларец этот, видимо, на далеком острове то ли зарыт под дубом, то ли на дубе висит. Сказания расходятся.

Звезды чиркают по небу и, вильнув хвостом, падают куда-то под груши и яблони – сначала, задевая ветки и прерывая ночных цикад, шуршат листвой, а потом с глухим звуком ударяются о землю. В этом году яблок и груш меньше. Так что и звезды не спешат падать, и осы в сладкой падалице не зверствуют днем.

Жары как не бывало. Но солнечный свет все же пробивается – сквозь занавески, облака, грибной дождь, лиловые колоски лофанта, зонтики черноплодки, крылья бабочек, скользит по клеверу, ресницам и прочитанным страницам.

Середина августа

Утро начинается с птичьего созвона. Носятся по веткам, царапают крышу, щебечут, свиристят, препираются, посылают за кромку леса важные сообщения, комментируют сородичей, некоторые переходят буквально на морзянку, отзываясь на сварливые жалобы соек вдали. И все это в семь с чем-то утра, пока лежу на веранде в шавасане, глядя в бесконечную глубь голубого неба и убеждая себя сделать еще один подход к утренней зарядке.

P.S. Давно, когда ездила в центр боевых искусств на бикрам-йогу (это когда воссоздают климат Индии в отдельно взятом помещении, а снаружи промозглая ноябрьская Москва), узнала, что какую ни возьми группу, самой любимой позой у всех всегда будет шавасана. Особенно после работы, но у некоторых даже и до. Оно и понятно. Поверьте, это самая доступная для воспроизведения асана.

… Дальше – больше. День. Не только дождь, но и солнце в прямом смысле слова звучит. Трещит в траве кузнечиками. Жужжит в медоносах шмелями. Тарахтит неугомонными соседскими газонокосилками. Гудит низко пролетающими самолетами, про которые всегда нравилось, щурясь через пальцы, придумывать/угадывать, куда же они торопятся: «в Японию», «на Байкал», «этот в Данию», «а тот на Камчатку». Et cetera. Воспоминания о былых путешествиях, предчувствия новых.

В течение дня некоторые из утренних пташек сопровождают на всех тропках, вспархивая, выхватывая мушек, чирикая. Все-то им интересно. Выяснилось, что это слетки зарянки. Щенки-несмышленыши с взъерошенными перьями, пробующие на вкус самостоятельность.

Поздним вечером становится не тише, а иначе. Тон задают цикады, не знающие в августе ни устали, ни печали. Каждый куст, каждое дерево чуть ли не вибрирует от их гипнотического стрекотания. Иногда сквозь этот непрекращающийся шум прорывается из леса протяжный то ли крик, то ли писк. Похоже на птенцов совы, просящих их накормить. Обычно сове нужно очень хорошо поохотиться, чтобы они умолкли на пару часов.

Ночью многое зависит от ветра. Если ост, то бывает слышно, как стучит и сигналит поезд, и так близко, как будто сидишь на платформе и вот-вот надо будет, прихватив багаж, запрыгнуть в вагон – ветер перемен. Южный ветер приносит рев болидов с автотрассы.

А иногда не слышно ни тех и ни этих. Потому что после обильного ливня с листьев на листья стекают капли. Миллион капель. Кап-кап. Звук такой, как будто на пишущих машинках печатают отчеты для небесной канцелярии.

Слетки зарянки, как щенки-несмышленыши, пробующие самостоятельность на вкус.  Фото автора

Это, конечно, не вино из одуванчиков (одна из книг, ставшая для моего поколения – или моего круга общения? – канонической), но тоже нестандартный кулинарный подход к лету: варенье из физалиса, пока всего на пиалку – как будто мед с вкраплениями киви.

Что тут еще скажешь: день на день не приходится. Как и утро на утро. Бывает, выходишь, а над головой по всему небу густеет топленое молоко. Или, бывает, ложишься на спину все на тот же утренний коврик для йоги и сразу падаешь в круговерть облаков. Одни пенятся, как след от моторной лодки, другие похожи на улетевшие вверх шерстинки. И вовсе не обязательно все это движется в едином порыве и направлении, даже наоборот: на разной высоте, с разной скоростью ветер уносит одни в сторону леса, другие обратно.

Иногда кажется: ты и не на веранде вовсе, а на палубе, всматриваешься не в небо, а в бурлящий океан – ищешь ответы, да только, говорят, соляристика давно зашла в тупик. Но все же вопреки этому многообразию облачных форм нет ничего более завораживающего, чем доведенная до абсолюта чистая лазурь, в которой парит сокол.

В преддверии августовского суперлуния Луна выпрыгивает недописанной буквой Р примерно в восемь вечера, а потом, сверкнув медью, вновь прячется за горизонтом, чтобы там продолжить расти. Пик Персеид теперь позади, Свифта-Таттла собрала чемодан и отправилась до следующего августа в свой млечный путь вместе с Тофслой и Вифслой.

Теперь осталось дождаться саму СуперЛуну, которая скоро выйдет на сцену отбрасывать полуночные тени, причем не одна, а с пажами: то с золотистым Юпитером, то с серебристым Сатурном. В отдельные годы их догонял и Марс – действительно красноватая точка в небе.

Август на исходе

В конце августа любая дверь может привести уже не в лето, а в осень. Открываешь платяной шкаф – попадаешь в Нарнию дождей, плащей, шарфов, зонтов, списков неотложных дел, шуршащих, как опавшие листья, а за всем этим в самой глубине готовятся вступить в битву пуховики и шерстяные шапки. Это может случиться в любую минуту. Поэтому лучше пока не открывать.

Ведь солнце пока еще ложится густым медовым загаром на кожу, благоухает приторно-пряным алиссумом, блестит росой, рассыпается песчинками, впитывается между строк в страницы долгочитаемых книг.

Днем стены дома мироточат янтарной смолой, а вечером в кострище тлеют вулканически-алые угольки. И жара вдруг возвращается с новыми аномалиями. И на грядках спеют арбузы, похожие издалека на забытые в траве звонкие мячи, а в теплице так и манят дыни, пахнущие восточными сладостями и сказками.

Зарянка сменила оперение, добавив себе рыжих красок, но пока все так же прыгает по пятам на тропинках или шумно вылетает из-под скамейки. Пока так. Осень еще не взбила свое листопадное покрывало.

…Только этого мало.

P.S. Кстати, оказывается, некоторые зарянки улетают зимовать даже в Африку. Вот так – прямиком из Подмосковья, выпорхнув из кустов душистой черной смородины или из росистой поросли голубики. И в отпуск в Африку.

Сразу перед глазами всплывает картинка то ли из познавательного фильма, еще в детстве заархивированного в сны, то ли из музыкального клипа: встревоженные чем-то антилопы бросились бежать, неподалеку притаились голодные львицы; смена кадра – зебры пришли на водопой, жирафы тянут шеи к деревьям, а слоны похлопывают огромными ушами; следующий кадр – знойный оранжевый закат, и в небе черные силуэты птиц. Правда, зарянок среди них все же нет, самые стойкие долетают разве что до севера Африки.

Но и этого много.