Вардван Варжапетян
Великая актриса Малого театра Елена Гоголева. Фото РИА Новости
«Независимая газета» мне не чужая, я пишу для нее столько лет, сколько она существует. В книге «ИМяННОЙ УКАЗАТЕЛЬ» я вспоминаю всех, кого встретил за 80 лет. Из этих встреч и составилась моя жизнь. А еще это краткая история моей страны, сложенная примерно из 3000 историй разных людей. Среди них гении и безвестные обыватели, рабочие, крестьяне, домохозяйки, монахини, проститутки, солдаты, артисты, колхозники, мыслители и доносчики, убийцы и праведники, люди десятков национальностей, профессий, занятий, званий.
Вот очередные истории из моего собрания.
Гелазония Петр Ильич (1937–2011) – один из главных людей моей жизни. Смолоду с окладистой бородой (сперва черной, потом с проседью, потом седой с чернью). Благороднейший, честнейший, умнейший человек. Полвека он был сердцем журнала «Семья и школа», замечательного именно потому, что таким его делал неустанными трудами своими Петр Ильич. Он и умер, трудясь: вечером 24 августа подписал к печати восьмой номер (августовский) журнала, а ночью умер. Сентябрьский номер (№ 9, 2011) весь посвящен ему, берегу его как драгоценность.
Когда Петя (мы обращались к друг другу по имени и на «вы») узнал, что моя дипломная работа на журфаке МГУ называется «Фантастика Рэя Брэдбери», обрадовался: «Обязательно напишите для нас, у него же много рассказов про детей». А однажды огорчился, узнав, что я равнодушен к футболу, – сам он был серьезным знатоком игры, болел (если не путаю) за «Динамо». Похоже, о футболе Гелазония знал все. И уж точно все о грибах, был великим грибником – и знатоком, и собирателем, и просветителем.
Максимы Гелазонии-грибника: «Когда вы отправляетесь в лес с детьми, первое, что вы должны почувствовать сами и передать спутникам: мы идем в лес. Да, так: не за грибами, а в лес. Не только для нас растут грибы. Не губи грибы. Будь осторожнее, бережнее со всем, к чему прикасаешься». Это заповеди не только грибникам.
В «Семье и школе» в разные годы работали люди, которых я знал: Гена Красухин, Николай Эстис, Валерий Рыбаков. А какие люди были авторами! Булат Окуджава, Варлам Шаламов, Наум Коржавин, Фрида Вигдорова, Борис Балтер, Давид Самойлов, Юрий Левитанский, Владимир Корнилов, Юрий Трифонов, Елена Ржевская, Василий Аксенов, Олег Чухонцев. В журнале с громадным тиражом (в некоторые годы он переваливал за 3 млн!).
Номер памяти Петра Ильича открывают воспоминания мультипликатора Андрея Хржановского «О моем друге». Я не могу закончить свои воспоминания, как Андрей Юрьевич (они дружили без малого полвека): «Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал с нежностью и любовью Петра Ильича. Кажется, из самого воздуха изъята какая-то драгоценная частица, столь необходимая для ощущения полноты жизни. Примирить с этим, помимо мысли о будущей встрече, может только благодарная память о моем дорогом друге».
Я только могу помнить. Его улыбку, мудрость, благородство, доброту, неизменное начало его телефонных звонков: «Это некто Петр Ильич…»
Гоголева Елена Николаевна (1900–1993) – актриса Малого театра (с 1918-го), народная артистка СССР (1949), одна из великих старух «Дома Островского».
«Артисты образуются только школой и преданием», – считал Александр Николаевич Островский.
1976 год. Выпускные экзамены в «школе» – в Щепкинском училище. Гоголева – председатель экзаменационной комиссии, я – корреспондент «Огонька». Мне очень интересно наблюдать и экзаменаторов, и студентов. Всех интересней Гоголева.
После экзаменов, спросив Елену Николаевну, можно ли задать ей несколько вопросов, зашли в пустой класс.
– …Окончив Институт благородных девиц, я поступила в 1916-м в Филармоническое училище, Щепкинское тогда было закрыто. А в 1918-м состоялся мой дебют в Малом. В «Венецианском купце». И с какими актерами! Остужев, Михаил Францевич Ленин, Правдин, Рыжова, Пашенная. Школа – это все! Сами подумайте… Щепкин учил Самарина, Самарин – Ермолову и Федотову, воспитанниками Федотовой стали Яковлев, Айдаров, Рыжова, у Яковлевой учился Анненков, у Айдарова – Головина… А они сами уже воспитали не одно поколение.
Потом, спустя какое-то время, я был у Елены Николаевны, в старом московском переулке, в доме, где с давних времен жили актеры Малого театра.
Гоголева приняла меня в длинном красном платье. Драгоценные серьги с искристыми камнями, седина какого-то невероятного благородства и скорбное лицо. Кажется, и скорби такой уже в лицах не осталось.
В тот раз я пришел к ней как к председателю комиссии по шефству мастеров культуры над Советской армией. Конечно, она была знакома со всеми маршалами, что-то говорила мне о них... Но в памяти теперь, спустя много лет, осталась ее похвала актеру (а Елена Николаевна, мне кажется, была скупа на комплименты):
– Самый думающий, самый читающий человек в Малом театре – Виталий Соломин.
|
|
Максима Мунзука на главную роль в фильме «Дерсу Узала» выбрал Акира Куросава. Кадр из фильма «Дерсу Узала». 1975 |
На кинофестивале мы встретились уже как старые знакомые. Я знакомил его с актерами, с вдовой погибшего президента Альенде, с другими знаменитостями. А его никто не знал, к нему никто не подходил, ведь фильм Куросавы еще никто не видел. Зато, когда к нам подошла японская кинозвезда Комаки Курихара (она уже посмотрела фильм в Токио) и стала благодарить Мунзука, журналисты спохватились: «Кто это?»
Мунзук мне рассказывал, как Куросава снимал фильм. Больше всего меня поразило, как бережно он относился к актерам. В картине есть эпизод: Дерсу Узала остается на плоту, стремящемся по буйной реке. Перед началом съемок Куросава подошел к берегу, присел, долго держал руку в воде, сказал: «Подождем, вода еще холодная». И вспомнил я рассказ Суйменкула Чокморова, как на съемках фильма «Выстрел на перевале Караш», где он играл главную роль, его просто бросили в холодную горную речку, даже не спросив, умеет ли он плавать. А плавать Суйменкул не умел. Потом ему ледяное купание дорого обошлось.
Конечно, встреча Мунзука с Куросавой стала звездным часом для его актерской судьбы. Ровесники (почти), они и умерли в один год.
Сосинский-Семихат Владимир Брониславович (1900–1987) – живая история России. Гимназистом слушал речь Ленина с балкона дома Кшесинской, юным прапорщиком воевал с большевиками, был тяжело ранен в боях за Перекоп, приказом Деникина награжден высшим знаком отличия Добровольческой армии – орденом св. Николая Чудотворца, но, так как орден еще не успели изготовить, генерал снял со своей груди Георгиевский крест и прикрепил лежавшему на носилках раненому прапорщику: «Что, в грудь? Навылет? А вот мы эту дырочку Георгием завесим».
Потом Крым, Новороссийск, Константинополь, Франция. Работал в газетах. Познакомился с Нестором Махно, зарабатывавшим на хлеб сапожным делом, написал о нем книгу.
Когда немцы вошли в Париж, Сосинский был уже женат на дочери одного из основателей партии эсеров Виктора Чернова (1873–1952) – Ариадне Черновой, воевал во французской армии, бежал из плена, участвовал в Сопротивлении, награжден многими французскими орденами.
С 1947-го возглавлял стенографические бюро ООН. В 1960-м вернулся. Жил в Москве, в маленькой уютной квартире, где я много раз у него бывал. Обязательно угощал чаем. Давал читать свои рукописи. Многое не понимал в советской жизни, не мог привыкнуть ко всяким нелепым запретам.
– Представляете?! Я подарил ЦГАЛИ письма Цветаевой, а когда мне понадобилось кое-что уточнить, мне не разрешили читать письма, которые она писала мне!
От Сосинского я впервые услышал много русских имен, умноживших славу Франции. Вот, например, в августе 1981-го пьем чай, он вспомнил Сергея Шаршуна (1888–1975).
– А кто это?
Владимир Брониславович кашляет в кулак, деликатно скрывая изумление от моего невежества.
– Сергей Шаршун – это сокровище. Мы много лет дружили. Он дарил мне свои рисунки и книги. Незадолго до смерти Пикассо спросили, кого из знакомых он считает великими людьми. И знаете, что он ответил? «Моя жизнь была очень щедрой на встречи с великими людьми. Но кого я запомнил больше всех, полюбил и люблю больше всех и ценю выше всех – это двух художников: один был итальянцем, другой русским. Амедео Модильяни и Сергей Шаршун».
Сосинского в СССР изредка печатали – и воспоминания, и переводы. Но это была ничтожная малость того, что он хотел рассказать. Многое осталось в архивах. Многое хранил его сын. А многое, увы, ушло безвозвратно.
