Вечный город вобрал в себя все слои современности

Рим изображало много художников, но каноническими стали гравюры Пиранези («Вид на Пьяцца делла Ротонда». Лист из серии «Виды Рима», 1751). Предоставлено пресс-службой ГМИИ им. А.С. Пушкина

Москва этим летом не отпускает. И почти все дороги этим летом ведут в Москве в Рим, а точнее – на Волхонку, 12, в Пушкинский музей, где Рим представлен во всей красе и многомерности. В античном мраморе, на древних монетах, повернутых к зрителю именно реверсом (чтобы была видна изображенная на них архитектура), а также на многочисленных гравюрах, среди которых, конечно, есть и работы Пиранези.

Выставка «Три времени Рима. Античность. Возрождение. Барокко» (до 15 сентября) сделана не только с академичной строгостью, на которую указали многие арт-критики, но еще и с любовью к каждой детали, с явным наслаждением от возможности наконец-то все это собрать в одном месте и показать, причем именно так – как веху: для истории, для искусства, для самого музея.

Ведь Рим – это буквально крупнейшее на планете целостное произведение искусства, о чем вновь и вновь напоминают то в интервью и лекциях, то в сопроводительных материалах кураторы: директор Пушкинского музея Елизавета Лихачева, архитектор Максим Атаянц, предоставивший для выставки гравюры из своей коллекции, а также научные сотрудники Эрмитажа Василий Успенский и Александр Конев.

И в этом произведении искусства соединились как руинизированная античность, так и разные версии последовавшей затем «современности», которые наслаивались одна на другую.

Одна из версий «современности» была, кстати, сначала такой – тут лучше всего подойдет цитата из еще одного романа о Средневековье Умберто Эко «Баудолино»: «Когда я вернулся и был всеми расспрошен, что хорошего в Риме, – как ты считаешь, можно ли было в ответ доложить, что из всех красот только и имеется в натуре, что бараны между руин и руины между баранов? Мне бы даже не поверили. Так что я перепел все байки о чудесах, которых перед этим наслышался, и еще припел от себя».

Как раз Средневековья со всеми его перипетиями в названии выставки, в перечислении эпох-стилей и нет. В Средние века некогда мощный античный мегаполис с населением около миллиона человек сжался до нескольких кварталов вблизи Тибра: акведуки были разрушены, людям пришлось переселяться ближе к воде. 

В этих кварталах проживало, а точнее, выживало уже лишь около трех десятков тысяч человек – город поддерживался отчасти благодаря паломникам, точками притяжения для которых были христианские святыни. Сосуществуя рядом с античными руинами, обживая их, местные жители использовали древние камни с вполне утилитарными целями – то для нового строительства, то чтобы пережигать на известь.

Восстанавливать же город, памятуя о былом величии и вырабатывая принципы архитектуры обновленного Рима, произрастающего из античного, начали потом – в эпоху Возрождения. Уже другая версия «современности» – с несколькими масштабными стройками: это и ансамбль Капитолийской площади, спроектированный Микеланджело, и базилика Святого Петра, ставшая долгостроем на 120 лет и сначала воспринимавшаяся как еще одна, теперь уже новая руина.

Но, как это принято говорить, даже вековая стройка – на время, а собор Святого Петра, обелиск, специально передвинутый в центр перед базиликой (сложная инженерная задача), и особым образом обустроенная перед собором уже в период барокко площадь – навсегда. Свидетельством чему будут в том числе те гравюры и рисунки, на которых этот ансамбль изображался в разных стадиях рождения и в разное время суток.

Следующая версия «современности» и самый опасный раздел выставки с точки зрения того, сколько времени можно потратить на осмотр, – это как раз и есть триумфальное барокко с его переформатированием городского пространства: храмы, дворцы, фонтаны (вода как роскошь, доступная теперь любованию каждого), статуи, многочисленные обелиски, площади, диктующие, на что и почему смотреть, улицы, ожидающие шествий, – и все это поражает своей энергией, экспрессией, движением то вверх, то вдаль, то вширь. Рим как «икона космоса».

Уличные сценки вокруг грандиозной архитектуры теперь попадают в фотообъективы многочисленных туристов. Фото Reuters

И все эти представители эпохи, занятые в большом городе насущными делами, не сопоставимыми по масштабу с грандиозностью окружающей их архитектуры, дошли своими маленькими шажочками до современных нас. Став частью стаффажа настолько детализированных гравюр, что даже одну – да, одну – можно рассматривать буквально час.

Как сообщают кураторы, в XVI–XVIII веках Рим был самым изображаемым городом мира: тиражируемые в гравюре иллюстрации разлетались по всей Европе. Это как раз и позволило уже теперь нам покадрово отслеживать изменения и городского пространства, и населявших его людей, переключаясь между разными скоростями, обращаясь то к вечности, то к повседневности с происходящими в ней событиями, цена которым всего одно мгновение на фоне многовековой истории города.

Вот, извольте, фейерверк над замком Святого Ангела потревожил одну из лодочек на Тибре. А тут уличные театральные представления взбудоражили прохожих. Здесь не могут разъехаться кареты – пробки, знаете ли. 

А это художник – сам же автор рисунка – расположился на руине, чтобы запечатлеть, как зловеще ползет тень Пантеона по соседним зданиям, да только двое наблюдателей за творческим процессом решили загородить ему обзор и дать пару полезных советов. Прилежные художники, кстати, не скупились не только на скрупулезность, восхищение и умиление, но и на юмор. 

И все события происходят здесь и сейчас, снова и снова – и будут происходить вновь и вновь. Так что Рим, представший на гравюрах, пусть эта фраза и затерта от бесконечного использования, действительно Вечный город еще и в этом смысле.