Вардван Варжапетян
Слон – животное сообразительное. Фото Reuters
«Независимая газета» мне не чужая, я пишу для нее столько лет, сколько она существует. В книге «ИМяННОЙ УКАЗАТЕЛЬ» я вспоминаю всех, кого встретил за 80 лет. Из этих встреч и составилась моя жизнь. А еще это краткая история моей страны, сложенная примерно из 3 тыс. историй разных людей. Среди них гении и безвестные обыватели, рабочие, крестьяне, домохозяйки, монахини, проститутки, солдаты, артисты, колхозники, мыслители и доносчики, убийцы и праведники, люди десятков национальностей, профессий, занятий, званий.
Вот очередные истории из моего собрания.
Екатерина Даниловна – служительница зоопарка, где я тоже (конец 1960-х) служил в секции парнокопытных (верблюды, ламы, куланы, яки, зубр, лось) – кормил зверей и убирал за ними. А Екатерина Даниловна много лет ухаживала за слоном. Она часто бывала в нашей избушке, по воскресным дням иногда распивала чекушку водки с моим напарником дедом Калиной. Деньги на выпивку зарабатывал слон Джанго. Я много раз наблюдал, как он это проделывал.
Вот соберется перед слоновником побольше народа, глазеют. Екатерина Даниловна метлой метет забетонированную площадку и невзначай, доставая носовой платок из халата, растеряет мелочь. Слон видит, подходит, опустит хобот, шумно втянет воздух – и монеты прилипают к кончику хобота (у него там маленькие присоски, чтоб собирать всякую мелочь). Поднял монеты и хоботом подает бабе Кате. Тут посетители начинают швырять деньги сквозь прутья – интересно ведь, бесплатный аттракцион! А баба Катя уйдет в подсобку. Слон сложит монеты в кучку и трубит, зовет бабу Катю: забирай! Она забирает.
Так они и жили много лет: слон Джанго и Екатерина Даниловна.
Марченко Валерий Кириллович (род. 1940) – мы вместе служили срочную. Много мы с ним вместе бражки выпили. Говорил он как одессит, хотя жил в Москве и вроде до армии был студентом и вроде женатый. Мутный человек. Но выпивку мог достать в любой обстановке. И чем-то притягивал – наверное, этой своей мутностью.
Самый памятный наш с ним «подвиг» случился 7 ноября 1962-го. Я – дневальный по казарме. Дежурство сдам в 18.00. Подкатывается Кирилыч, уже тепленький.
– Стоишь? Отчизну охраняешь? Выпить хочешь?
– Конечно, хочу.
Выждав, когда коридор опустеет, Кирилыч наливает мне в бритвенный стаканчик (где помазком мыльную пену взбивают) одеколон «Тройной», дает кусочек сахара. Пью, закусываю. Отрыжка парфюмерная. Украдкой закуриваю, одеколонный запах отбить.
Наконец, сдаю дежурство. А Кирилыч тут как тут – змей-искуситель.
– Айда за водкой в Откормово!
Откормово – деревня в 8 км от нашей части, там совхоз «Откормово», где откармливают свиней. Поспешаем, ведь смеркается.
Я канючу:
– Чего премся? Магазин наверняка закрыт.
– Я знаю, где продавщица живет. Первый раз, что ли? У нее всегда пара ящиков водяры дома припасено.
Часам к восьми добрались. Понятно, сельпо на замке. Пошли к продавщице. Нет ее. Какая-то бабка крикнула в окно, что Тамарка (то есть продавщица) кино смотрит в клубе. Мы в кино. В зале темно, только смешки да слышно, как семечки лузгают. Кирилыч в темноту громким шепотом: «Тамар! Тамар!» На нас шикают. Он снова, еще настойчивее: «Тамар, выдь на минуту!»
– Ну, чего тебе, черт леший? И в праздник покоя нет!
– Тамар, да выдь на минутку!
– Кино догляжу и выйду.
Фильм показывают «За власть Советов». Сколько ждать? Час, не меньше. А нам же еще назад переть. Не успеем к отбою, станут искать нас, самовольщиков. Опять канючу: «Кирилыч, пойдем…» Но Кирилыч лихорадочно соображает как Наполеон при Аустерлице. Идет к киномеханику и договаривается, что тот за стакан водки сократит кино на две части. А я в проходе стою, смотрю на экран: вот идет демонстрация с лозунгами «За власть Советовъ» – и вдруг что-то совсем другое (я же не знаю, что механик урезал картину), ерунда какая-то. И зрители спокойно лузгают семечки, хоть бы кто удивился.
Минут через 10 на экране «КОНЕЦ». И Тамарка наконец показалась. Мы ее чуть не бегом тащим к дому. Она берет деньги и в окно протягивает две поллитровки. Теперь надо же киномеханику налить обещанный стакан. А он уперся: «Один не пью». Бутылку разлили на троих, стакан в кинобудке нашелся.
Ну, теперь марш-бросок. К счастью, на вечернюю поверку успели. А через час после отбоя спокойно заварили в сушилке крепчайшего чая и не торопясь, в удовольствие, распили вторую бутылку – с товарищами.
И после армии я много еще куролесил с Кирилычем, бражничали по каким-то общагам, шалманам, притонам. Гуляли по ресторанам, то оставляя паспорт в залог, то отдавая часы, то очки, то меховую шапку. Как это чумовая пьянка не кончилась чем-то страшным, мне непонятно. Только и могу сказать: слава Богу!
Голумян – военный комендант города Кирова (1960-е), подполковник. Его комендантский взвод был грозой гарнизона, бляхи у них, как говорили солдаты, погнуты о солдатские лбы. Мне не раз доводилось видеть его, когда он инспектировал гауптвахту (а я бывал там частенько, в общей сложности не меньше полугода наберется отсидки).
У Голумяна была подробная карта города, которую он хранил в сейфе; собственной рукой обозначил там все шалманы, притоны, злачные места, где жили местные самогонщики, барыги, шлюхи. Однажды карта исчезла. Голумян грозил перевернуть весь город, но пропавшую карту не отыскал. Это был страшный удар для коменданта. И остался без ответа вопрос: как злоумышленник выкрал карту из сейфа?
Голумян раздобыл новый несгораемый шкаф. И так случилось, что нас с моим другом Игорем Ермиловым назначили на сутки в патруль. Инструктаж проводили в комендатуре. Голумян осмотрел солдат, чем-то мы с Игорем ему приглянулись, он кивнул, чтобы мы шли за ним. В кабинете показал на старый сейф: надо освободить угол для нового сейфа. А сейф-то тяжеленный. Мы с Игорем прикидывали, как сподручнее его кантовать. Пробовали так и этак – неудобно.
А подполковник с кем-то говорил по телефону. Кончил разговор, вышел из-за стола, сердито оттолкнул нас, ухватил по-медвежьи сейф и переставил к двери.
– Свободны!
Исацкий Ирек (род. 1943) – не совсем обычный, не совсем нормальный подросток, потом юноша, потом молодой человек. Он рос на моих глазах, потому что я часто (все 1950-е) приходил в дом 18 на Большой Якиманке (я жил в 24-м), где на третьем этаже в коммуналке на шесть-семь семей жил мой одноклассник и друг Саша Степаненко. У Саши с мамой была крохотная комнатушка-пенал, у Исацких – большая комната, где обитали Ирек, его толстущая мамаша Галя (служила буфетчицей, оттого, наверное, и разъелась) и плоская, как доска, худющая тетка Катя (то ли прачка, то ли уборщица в бане; таскала с работы здоровенные бруски хозяйственного мыла, натаскала – не сосчитать).
История, взбудоражившая эту воронью слободку, случилась году в 1958-м. Ночью Галя и Катя решили пересчитать свои облигации трехпроцентного займа. Облигаций было много. Считали долго.
Ирек спал. Но дверь в комнату Исацких была приоткрыта, и сосед пенсионер Масловец, шедший из своей комнаты в общую уборную, мог увидеть сестер и их капитал.
Через сколько-то дней Галя с Катей решили снова посчитать облигации, но они исчезли. Кто вор? Понятно, Масловец: он той ночью мимо проходил. Женщины зазвали пенсионера в гости, требуя вернуть украденное. Тот божился, что знать ничего не знает. Тогда его связали, заткнули рот и стали пытать, жестоко выкручивая вялый мужской причиндал. Масловец молчал. До смертоубийства дело, к счастью, не дошло. По заявлению несчастного соседа таинственной кражей и пытками занялась милиция. Выяснили: облигации украл Ирек (он, оказывается, в ту ночь не спал) и все потратил на кино, мороженое, пирожные и прочие соблазны жизни. Женщин судили: Гале дали условно (думаю, она откупилась), а Кате – четыре года. Она срок отбыла и вернулась на Якиманку.
Кстати, пенсионер Масловец после пыток неожиданно снова почувствовал себя мужиком и женился. Вот уж действительно: не было бы счастья, да несчастье помогло.
И Ирек вскоре привел в дом (то есть комнату) жену старше себя на 20 лет, говорил, что она студентка. Когда мы с моим другом звали его в парк или в кино, его жена, возлежавшая на тахте в китайском шелковом халате, расшитом драконами и хризантемами, отвечала вместо мужа: «А Ирек теперь семейный человек».
Потом была знаменитая американская выставка в Сокольниках (лето 1959-го) с бесплатной раздачей значков, жевательной резинки и пепси-колы. Москва чуть не сошла с ума. Ирек целыми днями пропадал на выставке. С гордостью сказал нам с Сашей, что его усыновила богатая американка.
Не помню, чтобы Ирек когда-нибудь ходил в школу. Скорее всего он вообще не учился. Но дураком не был. Вдруг стал читать Ленина, и, конечно, добром это не кончилось. Он принялся писать ученической ручкой на тетрадных листах прокламации (критиковал Ленина, объяснял, в чем Ильич не прав) и разбрасывать их по дворам и скверам на Якиманке и Полянке. Долго такое, понятно, продолжаться не могло. Юного бунтаря быстренько вычислили и засадили на два года в психушку. Вышел он оттуда очень задумчивым. На все вопросы коротко отвечал, что дал подписку о неразглашении.
