Вардван Варжапетян
|
|
Ангелы видят всё. Не всем людям это нравится. Николай Эстис. Из цикла «Ангелы» |
Вот очередные истории из моего собрания.
***
Мясов Алексей – механик. Мы вместе работали (1959) в лаборатории интенсификации горения топлива Энергетического института АН СССР. Леша был много старше меня, воевал на флоте, участвовал в проводке кораблей союзников; немецкая подлодка торпедировала его корабль в Баренцевом море, ему повезло, его подобрали. Он выжил – один из немногих, в студеной воде даже сильный человек может оставаться живым совсем недолго. А Леша был очень крепким, чемпион Тихоокеанского флота в полутяжелом весе.
Победу 9 мая 1945-го встретил в Сан-Франциско. По такому случаю решили устроить матч американских и советских боксеров. Против Мясова выставили чемпиона-тяжеловеса; Леша нокаутировал его в третьем раунде. Показывал мне даже какой-то значок, которым его тогда наградили.
Прекрасный механик, в институте работал много лет. Лицо грубое, но как магнитом притягивающее какой-то разбойничьей удалью, силой, азартом (а, была не была!), густые пышные бакенбарды, нос перебит, тяжелый крепкий подбородок с ямочкой. Ко мне, пацану, он относился по-доброму, потому что я, когда в обед заваривали крепкий чай, приставал к нему, чтобы он рассказал про войну. Леша отшучивался: «Дурачок, да я и войны не видал – море да берег!»
***
Мячев Эдуард – картежник, шахматист, медработник. Работал (1960) на скорой помощи в одной смене с моим товарищем Валерой Лозбичевым. Оба окончили медицинское училище. Оба – люди талантливые: у Валеры – прекрасный голос, любовь к опере; у Эдика – быстрое соображение. Его наставником в шахматах был знаменитый когда-то Федор Иванович Дуз-Хотемирский (1881–1965): на международном турнире в Санкт-Петербурге (1909) получил специальный приз за победы над победителями – Акибой Рубинштейном и Эммануилом Ласкером, разделившими первое-второе места, став таким образом полноправным членом Чигоринского «Клуба победителей чемпионов».
Узнав, что я учился в одном классе с чемпионкой СССР Аллой Кушнир, Эдик сказал, что это он учил ее играть, когда она пришла в шахматный кружок в Доме пионеров. Сам Эдик не стал чемпионом, зато удачливо расписывал пульку (играл в преферанс).
В 1961-м меня забрали в армию, и больше я Эдика не видел.
Жалею, что Эдик так и не познакомил меня с Дуз-Хотемирским, хотя обещал. А Михаил Иванович Чигорин (1850–1908) – это великий русский шахматист, не раз побеждавший чемпионов.
***
Даудов Хасан Даудович (род. 1940) – мой однополчанин. До призыва в армию учил детей в Чечено-Ингушетии.
Хасан мне сразу запомнился. Чем? Декабрь 1961-го, Шадринск, морозище! А у Хасана украли шапку. Вместо новенькой подбросили рвань. Он отказался носить такую, пошел на принцип. Тёр уши, мерз, но держался: «Мне нужна моя новая шапка!» В конце концов ему выдали новенькую ушанку.
А я ему (виноват!) испортил валенки: перепил самогонки и ночью стравил в его валенок (первый попавшийся). Утром: «Рота, подъем!» За минуту одеться – и в строй. Хасан намотал портянки, ногу в валенок… и с визгом отбросил.
– Узнаю, зарежу шайтана!
Ходил мрачнее тучи. Он и так-то был неулыбчивый, хмурый, тощий, лицо морщинистое, стариковское. Свинину не ел, а значит, почти голодал. Другие его земляки свинину уплетали за обе щеки, а Хасан – ни за что.
Недели две прошло.
– Хасан, я нашел того шайтана, – признался я.
– Кто? Говори скорей! Зарежу!
– Это я, Хасан.
– Нет! Ты нарочно, чтоб меня успокоить.
– Я, Хасан.
Хасан меня не зарезал, простил. Спасибо ему.
Он и после армии учительствовал. Мы снова встретились в Грозном через 10 лет после армии, в 1975-м, когда я приехал навестить своих однополчан-чеченцев: Зелимхана Исаева, Мусу Минкаилова и его, Хасана Даудова. Мы-то, конечно, пили водку. Хасан не пил. Но улыбался.
***
Баркалая Нифадора Константиновна – титестор (дегустатор чая) на чайной фабрике в селе Дранды (Абхазия).
Профессия редкая. Нифадора Константиновна по щепотке, по глоточку не то что страну, не то что штат или провинцию могла назвать, но и район, где выращен чай, – в Индии, Китае, на Цейлоне.
Я попросил ее проверить, есть ли у меня способности. Она заварила чай, сначала показав мне его сухим. Вкус и запах я чувствовал неплохо, но цвет и другие отличия – плохо. К тому же я дальтоник, путаю цвета: красный, коричневый, зеленый – самые важные для титестера.
Чтобы утешить меня, Баркалая подарила мне 100 граммов местного чая, упакованного в фольгу.
Я спросил:
– А как называется этот сорт?
– Его собирают так мало, что и назвать нечего, всего несколько килограммов.
Мне кажется, что называть надо как раз что-то редкое. А не тот чай, что был всюду вокруг: навален зеленым холмом на дощатом настиле, в кузовах грузовиков, в бункерах цехов, в фанерных ящиках, которые отправляли на другие фабрики. Чай сгребали деревянными лопатами, сметали метлами. Чая было так много, что даже плакат предупреждал: «НЕ ХОДИТЕ ПО ЧАЙНОМУ ЛИСТУ!».
Я поднял веточку с коричневыми глянцевыми листочками и белыми цветами, последний сбор – почти без запаха, здесь эти тонны веточек, цветов и листьев называют «лао-ча» (грубый, старый чай)...
Сотни чаев я с тех пор перепробовал, но тот, которым меня угощали в Драндах, остается самым волшебным. Как же назвать его? Я бы назвал «Апсны» («Страна души»), как назвали абхазцы свою страну.
***
Барышников Николай Алексеевич – механик из Энергетического института АН СССР. Он привел меня туда, когда мне было 18 лет. Врачебная проверка оказалась строгой.
По разным кабинетам меня гоняли, в одном врач спросил:
– Чувствуете потенцию?
Я такое слово услышал впервые, хотя окончил школу и даже успел поработать на обувной фабрике «Парижская Коммуна». Мне почему-то показалось, что потенция вроде радиации. Что ответить? Чувствую? А если это плохо? Не чувствую? А если как раз надо чувствовать?
Додумался сказать:
– Как все в моем возрасте.
Врач кивнул.
И дядя Коля остался доволен, что меня приняли старшим лаборантом в лабораторию по изучению интенсификации процессов горения. Возглавлял ее ученый Тагер, но все опыты ставил Владимир Маца, готовя кандидатскую диссертацию. На Мацу работали еще старший механик Леша Мясов, пузатый механик Жора и я.
Меня почти сразу послали в колхоз на уборку хлеба. На месяц или два. Я работал на току вместе с тремя местными: принимали зерно, ссыпали в рогожные мешки, взвешивали, кидали в грузовики. Работа тяжелая, пыльная.
Однажды поспорили… В перекур колхозники вспомнили какого-то тракториста, который может 10 пудов нести.
А меня заело.
– А я 200 кг могу!
– Ладно брехать!
Я, как баран, уперся и до того мужиков своим дурацким упрямством разозлил, что на спор пошло: взвалят на меня два рогожных чувала по 100 кг (весы тут же), и я их тащу от весов до телеграфного столба – шагов 100.
Четыре мужика (четвертый – кладовщик) уложили мне на плечи первый мешок.
– Стоишь, студент?
– Давай второй клади.
Положили. А как отпустили руки, я почувствовал, что меня всего как гармошку сжало, ноги словно по колени в землю вошли. Ни вздохнуть, ни сказать! Попробовал одну ногу чуточку сдвинуть. Другую. Сделал шажок. Другой. Так и прошел. А спорили на бутылку водки. Дешево же я свою молодую жизнь оценил.
Сейчас думаю: не иначе Господь, видя мою великую глупость, пожалел меня и послал ангелов, чтоб подсобили – иначе не могу объяснить, как я, не силач, смог донести такую ношу? И не надорвался, не стал калекой.
Конечно, дяде Коле я про свое «геройство» в колхозе не рассказал. Он передал бы своей жене Евдокии Ивановне, а та работала нянечкой в больнице, где моя мать тоже была нянечкой. Через тетю Дусю я и познакомился с дядей Колей. Хорошие они были люди.
***
Белашова Екатерина Федоровна (1906–1971) – скульптор. В декабре 1966-го в Академии художеств состоялась выставка работ Белашовой. Открывал выставку патриарх российских каменотесов и бронзовых литейщиков Сергей Коненков.
Из всего, что я там увидел, и потом в мастерской Екатерины Федоровны, запомнился Пушкин – и юный, и взрослый, и погибающий. А сейчас, вспоминая Белашову, думаю: родись Екатерина Федоровна веком раньше, Пушкин мог бы ее полюбить. Она-то его любила.
***
Биба Василий (род. 1942) – мой однополчанин, сержант, очень ему нравилось служить. И то сказать: многие ведь только в армии (я служил в 1961–1964 годах) наелись досыта, каждую неделю мылись в бане, кино каждую неделю в клубе видели. Многих же призвали из деревень, колхозов, аулов, кишлаков. У Бибы была полна грудь значков: комсомольский, гвардия, отличник боевой и политической подготовки, классность, ГТО и, конечно, дембельский чемодан, оклеенный изнутри красавицами, вырезанными из журналов, и фотками бравых товарищей. n
