Этому поколению было что рассказать о войне

Монумент «Родина-Мать» на Пискаревском кладбище обращен лицом к братским захоронениям. Фото Светланы Холявчук/PhotoXPress.ru

«Майскими, короткими ночами, отгремев, окончились бои…» – так начинается одна из самых любимых мною военных песен. Весной она всегда вертится в моей голове.

У нас в семье есть легенда, что, когда я родилась, моя бабушка позвонила из Ленинграда в Москву моей тетушке, своей старшей дочери, и драматично заявила: «Фиала! У нас большое горе – у нас опять девочка!»

Характер у бабушки был яркий. Как убежденная последовательница учения Ленина и Маркса, она выполняла пятилетку во всем, в рождении детей в том числе. А как женщина, воспитанная в патриархальной дореволюционной среде, она, разумеется, считала, что сначала нужно родить мальчика, а потом уже все остальное. И бабушка четко следовала поставленной задаче – сначала родила сына, через пять лет мою тетушку, и, если бы не война, моя мама появилась бы на шесть лет раньше. Про бабушку не помню, кто из родственников даже сочинил четверостишие:

Роженица читала

 Карла Маркса,

Постигнуть суть учения смогла

И на странице триста

двадцать третьей «Капитала»

Любимого сыночка родила.

Поэтому когда моя мама родила сначала мою сестру, потом меня – и ни одного мальчика! – бабушка была разочарована. Правда, это небольшое недоразумение не помешало бабушке очень меня любить. У нас вообще с ней сложился какой-то особый контакт.

Когда я была маленькая, мы с родителями жили на окраине Ленинграда. Бабушка жила совсем рядом, в пяти минутах ходьбы. А недалеко располагалось Пискарёвское кладбище, и мы с бабушкой часто ходили туда гулять.

Обычно мы брали с собой заготовленные черные сухарики и шли в сторону Пискарёвки. Проходили внутрь через калитку в гранитной стене недалеко от монумента Матери-Родины, кидали монетку в фонтанчик и потом шли вдоль аллей до пруда с уточками. Там бабушка садилась на скамейку, а я гуляла вокруг и делила с уточками сухарики – половину съедала сама, половину кидала им.

Потом этим же маршрутом, проходя мимо гранитных плит, мы шли к бабушке домой. Там мы вместе пили чай из очень красивых чашек с блюдцами (никогда у бабушки не видела кружек), и там можно было вести себя так, как нельзя дома: взять коктейльную трубочку и пускать в чашке пузыри (хорошо, что мама этого не видела), а после чая залезть в платяной шкаф и играть с бабушкиными меховыми горжетками, одна из которых была из цельной чернобурой лисы. Потом бабушка клала меня спать в свою кровать – она была высокая, пышная, и постельное белье было белым, хрустящим от крахмала, отделанное вязаными кружевами.

Кроме мехов в бабушкином шкафу, в нижнем выдвижном ящике, хранилась драгоценность – завернутая в ткань длинная, толстая, темно-каштанового цвета коса. Бабушкина коса. У нее были великолепные волосы, никогда больше я ничего подобного не видела. В молодости она часто укладывала косу короной на голове. Я даже помню старую черно-белую фотографию: бабушка в длинном платье, на плечах меха, на голове корона из волос, осанка царственная, взгляд повелительный. Вообще в детстве я считала, что моя бабушка как минимум королевских кровей. Даже с возрастом она не начала сутулиться, а ореол короны на голове остался с ней навсегда.

Вообще про бабушку у нас в семье есть много историй. Например, как бабушка выучила польский язык. После войны дедушка был командирован в Варшаву на работу в военном училище. Бабушка, разумеется, поехала с ним. И так как она не привыкла ничего не делать, а уж тем более быть на вторых ролях, поняла, что нужно учить польский язык. Тогда она взяла «Анну Каренину» на польском и русском языке, положила их рядом и строчка за строчкой прочитала. К окончанию книги польский язык она знала настолько, что ее пригласили работать директором польских маргариновых заводов где-то на побережье.

Бабушка никогда не говорила о войне, хотя ей было что рассказать – среди ее медалей была медаль «За оборону Ленинграда». Наши прогулки на Пискарёвку чем-то походили на ритуал, и это был ритуал молчаливый. Иногда, проходя мимо гранитных плит, мы останавливались и читали имена, золотом выведенные на поверхности. Бабушка объясняла, что здесь лежит очень много людей и, когда на одной плите много имен, это называется братской могилой. И так мы шли по аллеям вдоль могил, и в этом бабушкином шествии было что-то величественное, что-то, что очень сложно объяснить словами.

Уже много позже я узнала о деятельности бабушки в блокаду. Узнала благодаря «Блокадной книге» Даниила Гранина. В ней я прочитала, что в первые дни блокады немцы разбомбили бадаевские склады – огромный комплекс хранилищ площадью несколько десятков гектаров. После бомбежки начался пожар, в котором погибли запасы продовольствия для всего города. Пожар был чудовищным. Зарево было видно со всех концов города. Но ведь несколько тысяч тонн сахара, муки и других продуктов не сгорели бесследно – они перегорели, расплавились и ушли в землю под складами.

Аллеи гранитных плит с золотом выведенными именами на них...  Фото Романа Пименова/PhotoXPress.ru

Вот такую историю я прочитала у Гранина. Только там не было написано, что этой лабораторией руководила моя бабушка.

Я этого, разумеется, не знала, знала только, что бабушка была по профессии пищевик-технолог и занимала какой-то руководящий пост. О деталях мне рассказали родные, когда я поделилась найденной в «Блокадной книге» историей. Оказывается, в бабушкином архиве даже сохранились документы с печатью «секретно» с рецептами по переработке хвои, коры и разной другой растительности в питательные концентраты. Тогда все это шло в магазины города.

Когда я читала «Блокадную книгу», меня не покидало ощущение, что я все это уже знаю. Понятно, что я тогда была уже взрослым человеком и мои знания о войне были несколько больше, чем во времена моих прогулок с бабушкой на Пискарёвку. Но здесь было другое. Здесь было именно внутреннее осознание того , что за словами. И я понимала, насколько мала эта книга по сравнению с тем, что происходило. Как если ты пережил что-то сам, то факты, цифры, статистика становятся вторичны.

Может, это заложилось в меня, когда мы с бабушкой гуляли? Вместе с шорохом гравия на дорожках, шелестом сосен, которые росли вокруг, обязательным ритуалом кидания монетки в фонтан и кормлением уточек?

«Майскими короткими ночами» звучит мелодия в моей голове. В эти моменты я всегда переношусь мысленно в свое детство. Мне снова пять лет, и мы идем с бабушкой на прогулку. «Где же вы теперь, друзья-однополчане, боевые спутники мои?» Сейчас мы пройдем с ней через чугунную калитку в гранитной стене, бросим монетку в фонтан и пойдем по аллее…