Звук лопнувшей струны

Не просто сказочные царевны, а олицетворение богатых донбасских недр. Виктор Васнецов. Три царевны подземного царства. 1881. ГТГ

До конца XIX века причерноморские степи представляли собой скорее белое пятно на карте литературы – хотя бы в силу пустынности края. Единственным исключением был роман Григория Данилевского «Беглые в Новороссии», название которого намекало на особенность тех земель – редкое население. Но безлюдье долго не продлилось. Открытие залежей каменного угля, близость к портам на Днепре и Азовском и Черном морях, наличие по соседству Криворожского железорудного бассейна, плодородные черноземные почвы сделали свое дело: началось массовое переселение в Новороссию как следствие промышленного роста. Одна за другой возникали угольные шахты, росли металлургические заводы, строились железные дороги – главные транспортные артерии. В короткий срок сколачивались огромные состояния. Промышленники, получавшие порой шальные деньги, не знали на что их тратить. Но просто прокутить их было уже неприлично, и даже неграмотные купчины старались поэтому сделать нечто либо богоугодное, либо угодное человеку.

Савва Мамонтов, выходец из старинной купеческой семьи, в 1876 году выиграл концессию на строительство Донецкой каменноугольной дороги, связавшей район шахт и сталелитейных заводов с портом в Мариуполе. Проект оказался прибыльным, и Мамонтов – известный меценат живописи – заказал начинающему художнику Виктору Васнецову три картины для кабинета правления дороги. Васнецов написал «Три царевны подземного царства», «Ковер-самолет» и «Битва скифов со славянами». Мамонтов угадал в Васнецове могучий талант и повернул направление его творчества от бытового реализма к историко-мифологическим картинам, которыми художник и прославился.

Первая картина написана по мотивам русской народной сказки «Три царства – медное, серебряное и золотое». Васнецов исходя из специфики заказчика изменил сюжет и наряду с Золотой царевной ввел двух, им самим придуманных персонажей – царевну Драгоценных камней и, главное, царевну Каменного угля. Такой пиар горнорудной промышленности, говоря современным языком, получился удачным и не выглядит нарочитым или неуместным. Более того, царевна Каменного угля в черном платье является центром композиции и выделяется на фоне других, особенно на втором варианте картины, написанном по заказу киевского сахарозаводчика Ивана Терещенко, также видного коллекционера, который непременно хотел иметь в своей собственности это произведение. Казалось бы, что может быть прозаичнее и непоэтичнее каменного угля? Само его отражение в художественном творчестве предполагало изображение шахтера с киркой в темной шахте, измученного непосильным трудом. По такому пути пошел бы любой европейский художник того времени. Но Васнецов, как мы видим, нашел свежее и неожиданное решение для темы. Золото и драгоценные камни намекали на природные богатства Урала и Сибири. От картины оставался уже один шаг до сказок Павла Бажова о Хозяйке Медной горы, своеобразного мифотворчества советского времени по мотивам уральской горнозаводской жизни.

«Битва скифов со славянами» была задумана как дань прошлому донецких степей. Сюжет несколько надуман, достоверных сведений о таковых сражениях до нас не дошло, но Мамонтову льстила мысль о том, что знаменитые скифы в остроконечных шапках когда-то кочевали по этим землям. Так что блоковские «Скифы» имели за собой традицию, как и «Скифская сюита» уроженца Донбасса Сергея Прокофьева (наверное, самого великого из деятелей культуры, появившихся в эпоху расцвета Новороссии, сына управляющего поместьем).

Возможно, и чеховский вишневый сад вырубали в тех же краях.  Кадр из фильма «Сад». 2008

Самое забавное, что члены правления Донецкой железной дороги сочли триптих слишком легкомысленным для серьезного заведения. Картины в итоге забрал себе Савва Мамонтов, и они живут самостоятельной жизнью, уже не связанной с углем и рельсами, и мало кто помнит о подоплеке их написания.

Разговор о Донбассе и Васнецове будет неполным, если не сказать еще про одну картину, созданную одновременно с вышеупомянутыми. Этого никто не замечает, но место действия прославленного полотна «После побоища Игоря Святославича с половцами» (на сюжет «Слова о полку Игореве») тоже находится там же, у Северского Донца и Оскола. Очень может быть, что заказ Мамонтова подтолкнул и к ее написанию.

Не только железные дороги и уголь прославили Донбасс. Действие чеховской повести «Степь» разворачивается в новороссийских степях. Один из ее героев – «неуловимый, таинственный Варламов», который «имеет несколько десятков тысяч десятин земли, около сотни тысяч овец и очень много денег». Причерноморские степи еще служили местом разведения овец-мериносов, но их выпасы уже теснили поля зерновых («за тополем ярко-желтым ковром, от верхушки холма до самой дороги, тянутся полосы пшеницы»). К 1914 году шерстное овцеводство почти исчезло из Приазовья. Потому Варламов диверсифицирует свое дело – и земледелие, и скотоводство.

Побывал в Донецке – тогда Юзовке – и молодой Александр Куприн, написавший один из первых «производственных романов» в русской литературе: повесть «Молох», по впечатлениям от посещения Юзовского металлургического завода. Туда же в Юзовку, «на холеру», ездил студент-медик Викентий Смидович, вернувшийся писателем Вересаевым с очерками «Подземное царство» и повестью «Без дороги». Куприн с Вересаевым заигрывали с общественным мнением и потому «капитализм» критиковали, в Донбассе они видели не инвестиции и прогресс, а эксплуатацию, невежество и сифилис.

Яркий портрет Новороссии перед революцией дает писатель Валентин Катаев: «Вообще говоря, по сравнению с Одессой Екатеринослав в техническом отношении был городом более передовым: электрические звонки, телефоны, электрическое освещение в домах и на улице, даже электрический трамвай, нарядные открытые вагончики которого бегали вверх и вниз по главному бульвару города, рассыпая синие электрические искры и наполняя все вокруг звоном и виолончельными звуками проводов. Это объяснялось близостью Екатеринослава к Донецкому бассейну с его сказочными богатствами: каменноугольными шахтами, рудниками, чугунолитейными и вагоностроительными заводами, иностранными концессиями, банками, всяческими торгово-промышленными предприятиями с главным центром в Екатеринославе, который из обыкновенного губернского города вдруг превратился чуть ли не в Клондайк, где можно было загребать золото лопатами». Напомним, что Одесса была четвертым по населению городом России, ее важнейшим коммерческим портом, и то, что Екатеринослав ее обгонял по роскоши и благоустройству, свидетельствует о многом.

Как видим, столицей Донбасса тогда считался Екатеринослав, а вовсе не Юзовка или Луганск. Впрочем, есть и другая версия, согласно которой столицей являлся Харьков, где заседали Совет горнопромышленников Юга России, Алексеевское горнопромышленное общество, трест «Продуголь» и др. В Харьков, кстати, везли ягоду из чеховского вишневого сада. И в Харькове живет зимой Лопахин. А помещик Симеонов-Пищик хвастал: «Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь,- железная дорога по моей земле прошла, и... мне заплатили». Он внезапно разбогател, когда «приехали ко мне англичане и нашли в земле какую-то белую глину… Сдал им участок с глиной на двадцать четыре года...» Города Часов Яр и Красногоровка как раз возникли при заводах огнеупорных глин дореволюционного времени. Англичане являлись основными иностранными инвесторами на Донбассе, по фамилии Юза и названа Юзовка. Знаменитый звук «лопнувшей струны» Лопахин поясняет так: «Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья». В центральной России никаких шахт не имелось. Так что моя версия, что вишневый сад находился в Донбассе, думаю, обоснованная. Благо что Чехов, как уроженец Таганрога, считался местным. 

Конечно, Чехов создавал обобщенный образ русского поместья, вне точной географической привязки. Раневская упоминает «холодную зиму», Епиходов жалуется на заморозки. Имена у героев из простонародья великорусские – Ермолай, Дуняша, Яша, Фирс (хотя великороссов в Приазовье хватало, начиная с семьи самого Чехова). Крепостное право, о котором часто вспоминают в пьесе, было мало распространенно в Новороссии. Поэтому точнее будет сказать, что в «Вишневом саде» отразились впечатления Чехова не только от жизни в Мелихово, но и от посещения им южнорусских селений