Галина Ахсахалян
Памятник Герцену в скверике перед Литинститутом, расположенным в доме Герцена. Фото агентства «Москва»
Литературному институту имени Горького исполнилось 90 лет. «Как бы ни сложилась жизнь, чем бы вы ни занимались, – пишите! Вам зачтется» – так нам там говорили. Семинар Игоря Волгина всегда был сквозным, он тек сквозь годы, как река, люди приходили и уходили, неизменной была только фигура Мастера.
...Аудитория с овальным столом, за которым обычно не хватало мест. В год, когда я поступила, не стало Юрия Левитанского, Игорь Леонидович взял его студентов и довел до выпуска. Еще приходили выпускники, участники студии «Луч» из МГУ (ей 55 лет, Волгин – отец-основатель и бессменный руководитель): иногда человек 40 сидело в аудитории, предназначенной на в два раза меньшее количество людей. Игорь Леонидович, великолепный рассказчик, много шутил, планку обсуждений задавал высокую. Конечно, хотелось ему соответствовать. Девчонки были в него влюблены. Помню, нашли в библиотеке его первую книжку – такой красавец на фото!
Впрочем, он всегда был красив и легок в общении. Стоим однажды в литинститутском скверике с однокурсницей, стремительно подходит Волгин в клетчатом берете с помпоном и спрашивает: «Девчонки, спичек не будет?» Я даже расстроилась тогда, что мы с Леной не курим…
Жила я в Александровской слободе, училась на заочном, но не пропустила ни одного нашего творческого семинара. Длились они обычно два – два с половиной часа, мы обсуждали подборки друг друга, изучали больших поэтов: Мандельштама, Ахматову, Заболоцкого, Бродского. Там я услышала: «Нигде не ценят поэзию так, как в России. В России за стихи убивают…»
|
|
«Смотрю авторскую программу Игоря Волгина и словно попадаю на наши семинары». Кадр из передачи «Игра в бисер» на телеканале «Культура» |
...Собеседование перед поступлением, кучкой абитуриенты, кто-то сообщает: «Видели в аудитории портреты писателей на стенах? Спрашивают: кто это?» С каждым открыванием и закрыванием двери стараемся заглянуть в аудиторию. Да, на стенах портреты, судя по костюмам, советских писателей, сплошь мужчин. Я не знаю ни одного из них, какой ужас! Уфф, этого не спросили…
После школы прошло 13 лет, мне казалось, что я все забыла. Стояла редкостная жара. Помню себя в дверном проеме, на полу, на сквозняке, с книжками. В то лето я спала по три-четыре часа, а в ночь перед поступлением и вовсе час. В десять вечера ко мне внезапно приехали подруги с моей родины – с Севера, на разговоры у нас была всего одна ночь и два часа в электричке из Александрова до Москвы.
А тут еще некстати ремонтировали железнодорожные пути и отменяли электрички. На последний устный экзамен опоздала, студентов в аудитории не осталось, преподаватели собирали вещи. «Вы куда, экзамен уже закончился!» Наверное, у меня было такое лицо, что разрешили взять билет и ответить. Перед экзаменом многие ходили ставить свечки в церковь на Большой Бронной улице. И я ходила – помогло! Позднее узнала, что конкурс был 55 человек на место.
|
|
У студентов считалось, что Останкинская башня в окне помогает творчеству. Фото РИА Новости |
Интересно, что родные и знакомые думали, что в Литинституте учат на преподавателей литературы и нисколько не удивлялись тому, что я там учусь. Девочка из учительской семьи, друзья родителей – учителя… Говорить, что Литинститут – один в стране и там учат «на писателей», было бессмысленно.
Москва с ее нарядной Тверской и романтичными бульварами, с извилистыми старыми улочками (смотри, какой у этой улицы необычный профиль!) меня поразила. Через девять лет это аукнулось в стихах: «Я смотрю на тебя сквозь осенние хмурые лица,/ отсыревшие профили улиц и листопад…» Мы много гуляли, это было продолжением учебы. Пять курсов плюс коридор и бульвары, выставочные и концертные залы, разговоры за полночь, а то и вовсе бессонные ночи…
В общежитии на Руставели все просили комнату с видом на Останкинскую телебашню: считалось, что она помогает писать. На пятом курсе по ночам со вторника (день творческих семинаров) я ночевала в общежитии весь учебный год. Однажды, после особенно удачного семинара «Любимые стихи о любви», попала на ночевку в комнату вообще без мебели. Пустая коробка с башней в окне. Ночью, с подсветкой, в ореоле облаков башня выглядела сказочно... Спать все равно было не на чем, и всю ночь я писала стихи, которые стали песней «Не спрашивай, мелодия». Теперь по этой песне меня узнают, ее часто поют на бардовских фестивалях, в интернете есть неплохая аудиозапись. Как говорится, чем хуже для тебя, тем лучше для поэзии!
Смотрю авторскую программу Игоря Волгина «Игра в бисер» и словно попадаю на наши семинары в Литинституте, вспоминаю их непередаваемую атмосферу – игру всеми смыслами мировой культуры. Литинститут меня сделал, изменил мое окружение, стал моей судьбой, как бы пафосно это ни звучало.
Мой Литинститут – лучшее, что случилось в жизни. Дочь изучает фундаментальную и компьютерную лингвистику. Побеждает в литературных конкурсах, а потом говорит: «Мама, я не живу этим…» Поле ее деятельности гораздо шире; кроме литературы, есть еще математика, программирование, лингвистика…
Я была романтично-поэтической девочкой, ею, похоже, и осталась. А нынешние дети куда более рациональны, прагматичны. Безусловно, талантливы. Пусть они напишут свою историю в своем стиле.
