Истории из жизни зачарованного белого человека в заколдованной Африке

Богатая природными ресурсами Либерия остается беднейшей страной Западной Африки. Но это не значит, что ее народ утратил веру в будущее.Фото из архива автора

Либерия, страна в Западной Африке, появилась в моей жизни как следствие казуса, если не сказать – анекдота, основанного по обыкновению на недопонимании. 1998 год. После четырех лет работы в ЮАР на крупнейшую золотодобывающую компанию Gold Fields у меня сложились теплые отношения с ее исполнительным директором Бернардом Ван Руеном, имевшим смелость пригласить меня на контракт аж из Москвы (первым из всех русских). Когда мое пребывание в Йоханнесбурге подошло к концу, я получил работу в Мельбурне и отбыл с семьей в Австралию. Там меня и застало письмо бывшего босса из ЮАР.

Бернард предложил поработать в Казахстане на его многолетнего друга из Штатов. Dr. Pat Robertson – это имя мне ни о чем не говорило. «Друг» оказался знаменитым мультимиллионером, телеевангелистом-республиканцем и т.п. Что не менее интересно, он баллотировался в президенты в 1988-м и отдал свои многочисленные голоса Джорджу Бушу-старшему. В качестве хобби Робертсон занимался инвестициями в золотые и алмазные концессии по всему миру. Вся эта информация не прибавила мне уверенности в себе.

В телефонном разговоре Робертсон предложил мне поработать в Казахстане. Я не без колебаний согласился. Пат пригласил меня в свою резиденцию в городке Вирджиния Бич для окончательной беседы.

Встреча с Патом была беспредельно приветливой. Уже прощаясь, он произнес: «В Нью-Йорке получишь визу и через два дня будешь в Монровии». От неожиданности с полминуты я озадаченно гадал – в какой части Казахстана, который я хорошо знал по работе на австралийскую компанию, находится Монровия…

Оказалось, что за время моего перелета из Мельбурна в Вирджинию Бич произошел политический скандал в Казахстане, вскрывший принадлежность к коррупции первых лиц, с которыми Пат имел дело. Служба охраны Пата тут же среагировала: дела с Алма-Атой были свернуты. А я прилетел в Монровию, столицу Либерии, страны, которая едва вышла из кровопролитной гражданской войны. Пату предложили владение золотой концессией, и была организована компания Freedom Gold, в которой я оказался вице-президентом при президенте Пате.

Факт присутствия нашей компании и самого Робертсона в Либерии безгранично ценился недавно избранным президентом Чарльзом Тэйлором (через несколько лет его осудили на 50 лет за преступления против человечности и т.д.). По репутационным причинам прямые контакты между моим боссом и Тэйлором были невозможны и все преимущества фавора мне пришлось принять на себя. В то же время иметь такого работодателя, как Пат, означало огромную ответственность перед далеким, но незримо присутствующим боссом. Тем более что, напутствуя меня, Робертсон сказал: «Алексей, пожалуйста, никогда не забывай, что какой бы ни была ситуация, ты представляешь в ней меня». Эта фраза превратила меня, по сути, в другого человека, который проживал свою жизнь согласно полученной гипнотической инструкции.

Либерия очень скоро очаровала меня, несмотря на сложности, связанные с местной спецификой. Прекрасная страна и не менее прекрасный народ! Однако я покривил бы душой, если бы, представляя читателям «НГ» небольшую часть своих зарисовок, не упомянул о той самой специфике.

В Либерии (впрочем, не только там) необходимо отдавать себе отчет в полном отсутствии связи реального положения дел с тем, что ты видишь или что тебе внушают окружающие. Важно уловить момент, когда отдельно взятый человек или группа местных перестает воспринимать обращенную к ним речь. Следует учитывать весьма вольное обращение местных со временем. И главное, несмотря на внушенную самому себе уверенность в искренности дружбы с местными, не надо забывать о терпеливо ждущем своего часа намерении облапошить белого независимо от того, с кем местные имеют дело – с президентом или лавочником.

Колдун и холера

В сложных ситуациях меня часто выручал Джон – начальник моей охраны, фронтовик, понимавший меня с полувзгляда. 

Тогда очередная эпидемия холеры унесла человек 20 деревенских за первые три-четыре дня. Пришлось быстро организовать врачебную палатку в конце взлетно-посадочной полосы, в 600 метрах от ворот нашего лагеря. Это было бы невозможно без помощи Робертсона, привлекшего к делу «Врачей без границ». В палатке разместили семерых холерных, избежавших мучительной кончины в первые дни эпидемии.

Неожиданно появилась бьющая в барабаны улюлюкающая группа местных. Возглавлял ее колдун, покрытый известкой и перьями. Сопровождающие его крепкие ребята обошлись только известкой.

Я был немедленно оповещен и примчался с вооруженной охраной. Джона в лагере не было, и потому ситуацию предстояло купировать без него. Сам вид колдуна, пышущего агрессивным пренебрежением ко мне, не сулил ничего мирно-дружеского. По всей Либерии эти харизматичные персонажи были известны организацией «судебных разбирательств» между конфликтующими одиночками или группами, за которыми неизменно следовали ритуальные казни несчастных, оказавшихся, по мнению местного колдуна, виновными. Виновность устанавливалась просто: всем участникам давали отраву и выживший оказывался невиновным. Но не всегда – последнее слово оставалось за колдуном.

После того как выяснилось, зачем пожаловали «гости», я пришел в редкое для себя бешенство. А пожаловали они, чтобы выволочь из палатки еле живых холерных и отнять их у ненавистного белого. «Лечить» их надлежало единственному, кто имел на это право, – колдуну. Обо всем этом мне скороговоркой поведал неизвестно откуда взявшийся местный адвокат и одновременно глава «золотой» мафии.

По команде колдуна сопровождающие его ребята решительно придвинулись ко входу в палатку. Моя охрана остановила их по моему приказу. Наступил момент начала беспощадной войны. Она разгорелась бы, не вступи вовремя вернувшийся Джон и адвокат в переговоры с колдуном. Колдун, пока разговаривали, то и дело зыркал на меня и в конце концов, насупившись, отошел в сторону.

Мирное соглашение было заключено на основе здешних стандартных аргументов – мешков муки и сахара, а в этом случае и 20 долларов США.

Пытки как национальная традиция

Традиция пыток в политическом и любом другом контексте была в Либерии глубоко и естественно укоренившейся. Частая насильственная смена верховной власти неизменно сопровождалась леденящими кровь событиями или отдельно взятыми выдающимися по зрелищности эпизодами, будь то расстрел всего правительства на центральном пляже столицы или широко распространяемое видео многочасовой пытки смещенного в результате военного переворота генерала. Традиция, укоренившись наверху, неуклонно сползала в народ, а там уже творчески развивалась.

Возможно, это движение имело своим вектором и обратное направление – снизу вверх. Ведь начальники иногда происходили из того самого народа. Замечу, что чаще всего это были лощеные, получившие образование в лучших университетах Европы и Америки, нередко богатые местные. Переизбыток самосознания привел их к мысли о захвате власти. На этом пути они, не рефлексируя, проливали море крови своего ко всему привыкшего народа. К слову, образованность некоторых избранных лидеров вовсе не мешала, а даже способствовала развитию пыточной традиции.

Пребывая в близком контакте с некоторыми высокопоставленными фигурами режима Тэйлора, я оказывался несколько раз благодарным свежим слушателем исповедальных монологов некоторых из них – участников гражданской войны. Публичное выражение победного восторга сменялось у этих персонажей шепотом сожаления по поводу пролития крови многотысячных жертв, разрушения городов, голода и далее по длинному списку.

Было понятно, что никому, кроме меня, этот покаянный шепот не мог быть адресован. И я неизменно оставался надежным хранителем услышанного, что высоко ценилось собеседниками.

Малярия

В Либерии у меня случился приступ тропической малярии-фальцепарум. Это легко могло стоить мне земного существования из-за безграничной деликатности заботливого, уважительного и пр., и пр. чернокожего окружения.

Не распознав болезнь по собственной безалаберности или самоуверенности, я пропустил возможность ее контролировать с самого начала. И на третье утро проснулся немощным обрубком, не имевшим сил даже мычать.

Тут бы и прийти кому-нибудь мне на помощь. К тому же в Либерии я находился без семьи.

День заканчивался, но ничто не могло прервать хождение на цыпочках мимо моей двери и окна. Конец смертоносному ритуалу уважения положил Джек – вечно смеющийся, исполосованный шрамами местный юродивый, ставший таковым после многодневных пыток времен гражданской войны. Джек был моим любимчиком, а вид обрубков ушей и обезображенного ожогами лица быстро перестал вызывать внутреннее содрогание. Джек единственный не побоялся открыть с грохотом окно, перегнуться через подобие подоконника и оказаться лицом к лицу с малярийным мной. Возможно, в очищенном безумием сознании вид доходяги, хотя и белого босса, вызвал правильную реакцию. Юродивая голова покинула окно, а в дверь ворвались фельдшер и медсестра.

Потом были несколько дней приема малярола, остановившего приступ, но только притупившего саму малярию. В Москве малярия напала на меня с новой силой, и я оказался в американской клинике. Пока я лежал, облепленный датчиками, мои друзья во главе с женой Надей искали главврача и обнаружили ее в дальней комнате, озадаченно читающей толстенную книгу «Малярия». Сообразив, что к чему, меня переправили в легендарную больницу на Соколиной Горе. Там замечательные врачи откачали меня. Они не взяли ни копейки, даже коробки шоколада. Но бесконечно благодарили за мой немалый запас антималярийного лариама и малярола, о которых эти героические люди и мечтать не могли.