Люди другой эпохи

Знаменитый замок Иф виднеется неподалеку в море – до него всего одна миля. Фото Reuters

Весной, когда из шкафа достается весенняя одежда, туда переезжает мой любимый раритет – замшевое пальто терракотового цвета. Ему в этом году стукнуло целых 20 лет. Я достаю его из чехла, расправляю на вешалке – и как по взмаху волшебной палочки оказываюсь совсем в другом времени и в другом месте. Это пальто – мой персональный временной портал.

…Я в порту. Ярко светит не по-весеннему жаркое средиземноморское солнце. Чайки, мачты, плеск волн. Где-то здесь у причала стоял «Фараон», а мимо проплывала шлюпка, в которой Эдмон Дантес под конвоем направлялся в замок Иф, чтобы быть там похороненным заживо и перевоплотиться в графа Монте-Кристо. Это Марсель. Замок Иф виднеется неподалеку в море – до него всего одна миля. В эпоху Наполеона III город был капитально перестроен, и от эпохи сказки Дюма ничего не осталось – наверное, только порт и замок. Ну и море. Маленький кусочек другой эпохи.

В порту пахнет рыбой – каждое утро на центральной площади разворачивается грандиозный рыбный рынок. Площадь кишит торговцами, покупателями и морскими гадами. К полудню торговля сворачивается.

Я иду в своем новом пальто мимо рыбных рядов, потом пройду еще пару кварталов и, петляя узкими улочками, вернусь в гостиницу. Променад закончен, обновка выгуляна. Я потратила на покупку почти все деньги, но ощущения того стоили! В Москве на крошечную зарплату молодой артистки театра ничего не купить, основа гардероба – свитера и джинсы, а тут в руках оказались суточные. Правда, у нас их еще иногда называют «шуточные», но тогда они мне показались огромными, и тут в витрине магазина я увидела его – пальто мечты. Само собой, я его надела прямо там, в магазине. Милая продавщица, понимающе улыбнувшись, срезала бирки, и я, гордая покупкой, отправилась поражать Марсель. Уверена, что под впечатлением были все, даже рыба.

Вечером, после спектакля, мы все приглашены в гости к Жоржу, и мне будет в чем ехать – черные джинсы с водолазкой в комплекте с замшевым красным пальто смотрятся уже не безысходностью, а заявкой на скромный французский шик.

Дом Жоржа когда-то находился в предместье, а теперь это уже город, где среди новостроек чудом уцелел осколок XIX века. Это старинный двухэтажный дом, окруженный запущенным садом. Невысокая, беленая ограда отделяет этот островок другой эпохи от современных многоэтажек. Когда Марсель перестраивался, французы легко переехали в новые районы и оставили исторический центр арабам. Арабская диаспора здесь такая большая, что иногда забываешь, что ты во Франции.

По плану расширения города все частные домики должны были быть снесены, но, несмотря на вежливые и угрожающие предложения, Жорж отказался отдавать дом под снос и переезжать в новостройку. Его даже хотели выселить по суду, но он выиграл суд у города.

Жорж настоящий князь. Не из тех, кто в конце XX века, когда это стало модным, покопался в родословной, нашел среди разночинцев разных мастей одного-единственного дворянина и пошел направо и налево рассказывать о своих аристократических корнях, а самый настоящий. Его папа князь, а мама – княгиня. Жоржем его называют французы, а мы, русские, почтительно – Георг Георгиевич.

Но если даже не знать, что он князь, то это все равно почувствуется. Что-то неуловимое в осанке, манере общения, самоощущении. Подлинный аристократизм в том, чтобы, не выпячивая себя, делать свое присутствие значимым. Алиса Фрейндлих очень точно определила, что значит играть королевских особ: это не то, что ты делаешь, это то, как меняются люди вокруг, когда ты входишь в помещение. И это была особая магия Жоржа.

Каждое утро на центральной площади Марселя разворачивается грандиозный рыбный рынок. Фото Reuters

Именно в его театр мы потом много лет будем ездить на гастроли. Затем появился Жорж. Я успела заметить, что он был в бриджах и футболке. Увидев меня и очень вежливо поздоровавшись, он исчез и появился через пару минут. Твидовый пиджак, безупречно выглаженные брюки, сорочка и неизменная бабочка. Не бутафорская, которая застегивается на крючок, а та, которую нужно еще уметь завязать. Мой руководитель не предупредил, что приедет на встречу с ассистенткой. А для Жоржа было недопустимо появиться перед дамой не в форме. Потом он будет рассказывать, что эта привычка помогла ему быстрее оправиться от инфаркта: когда он пришел в себя, оказалось, что его медсестра – молодая девушка, и он совершенно не мог себе позволить в ее присутствии лежать. Так что пришлось быстренько поправиться.

Вечером, после спектакля, мы сидим в его саду. На столе – вино, сыр и огромная кастрюля с морскими гадами, тушенными в белом вине. Тамара, жена Жоржа, говорит, что это лучший способ накормить голодную театральную труппу – недорого и очень вкусно. Жорж рассказывает, как в первую волну эмиграции его отец взял семью и, как и многие, через Константинополь, уехал из России. Они высадились в порту Марселя, но в отличие от других эмигрантов не поехали дальше. Его отец купил этот дом. Это еще одна причина, почему он не захотел отдавать его под снос.

Они остались здесь ждать возможности вернуться. Жоржу тогда было четыре года. Потом будет кадетский корпус. Кадетов готовили к возможной контрреволюции. Все было наполнено планами на возвращение. Они мечтали об этом много лет, но скоро стало ясно, что вернуть прежнюю Россию невозможно, и временный дом в Марселе стал постоянным. Теперь если сюда приезжают русские, то они непременно знакомятся с Жоржем. Он тут как патриарх русской диаспоры. В его доме куча хохломы, гжели, матрешек, других сувениров. Это все дарят приезжающие к нему.

С антуражем дома XIX века эти подарки монтируются странно, но что делать, уж так повелось. «Георг Георгиевич, мне кажется, вы немного недолюбливаете англичан?» Слегка приподняв бровь: «Их политика всегда причиняла России вред». Говорим о планах на следующий театральный год. Его детище с Ришаром «Фестиваль русского искусства» процветает, и они уже на несколько лет вперед распланировали, какие труппы пригласят из России. Мы тоже в списке. Первым номером. Его речь спокойна, без малейшего акцента и полна мягкого юмора. В его присутствии как-то невольно спина становится прямее.

И снова я оказываюсь в другой эпохе, где люди по-другому выглядели, по-другому вели себя, по-другому общались.

На следующий день я снова пойду днем на прогулку и снова надену свое замшевое пальто. И тут я попаду под обстрел. Мальчишки притаились за оградой и забрасывают прохожих яйцами. Сегодня в Марселе праздник, непременная часть которого – швыряние друг в друга мукой и сырыми яйцами. Я иду и вижу, как они лопаются у меня под ногами, разбиваются о стены домов, слышу треск скорлупы.

В моей голове дилемма – бежать или нет? Побежать? Но именно этого они и хотят. Идти спокойно? Интересно, засохший белок возможно очистить с замши? Я не побежала. Гордо подняв подбородок, не ускорившись ни на йоту, я продолжала идти под градом летящих яиц. Завернув за угол, выдохнула. Несколько брызг осталось на рукаве, ну, так что ж? Эту маленькую битву достоинства я выиграла.