О "тюремном" визите в Грузию и не только о нем

Она была обычным человеком – любила в том числе вкусно поесть. Фото РИА Новости

В моей жизни такой зарубкой стала встреча с Валерией Новодворской, с Лерой, как она разрешала себя называть. Хотя эту встречу мимолетной назвать нельзя. Все-таки мы проработали с ней бок о бок в одной редакции в постоянном общении чуть ли не два года.

Когда в мае 1992 года я стал ответственным секретарем молодого, но весьма амбициозного еженедельника «Хозяин», то первое, что меня поразило, – необычайная пестрота (в том числе и политическая) ее небольшого коллектива. Здесь были и традиционные «профсоюзные журналисты», честно, но вяло отрабатывающие свой хлеб, молодые и наглые в своих претензиях юнцы, деятели с откровенно прокоммунистическими, а заодно по совместительству и ультраправыми взглядами…

Этот плюрализм дополнялся новым обозревателем газеты Валерией Ильиничной Новодворской, которая к этому времени была уже очень известна не только в кругах политиков и журналистов, но и у широких масс газетных читателей, участников политических митингов. Главный редактор нашей газеты Юрий Васильков, собственноручно сотворивший этот трудносочетаемый коллектив, был человеком «никаких взглядов», но искренне озабоченный привлечением в газету людей известных и при этом пишущих.

С Новодворской мы сошлись как-то быстро, почти враз, и быстро перешли на «ты». Во многом совпадали наши политические (в основном отторгающие прошлое) взгляды, а еще мы сблизились по возникшей как-то сразу симпатии и человеческому доверию. Она была обычным человеком, любила сладкое, своего кота и единомышленников.

Работалось с Лерой легко. В делах журналистских была очень обязательна. Несмотря на неприятие всего советского, ее авторским кредо было слово «надо», очень популярное у советских тружеников. Если что-то было надо написать и редактор (или я) просил ее это сделать, то это «что-то» появлялось на редакционном столе точно в назначенный день и час. Это помимо того, что у Новодворской была закрепленная за ней колонка на третьей полосе газеты, где темы она определяла исключительно сама. В начале 1990-х журналисты могли себе позволить писать то, что они считали нужным и как считали нужным.

По этому поводу вспоминается один случай. Лера, лелеющая свои политические симпатии, как садовник редкую розу, в 1993-м отправилась в Грузию, где незадолго до этого свергли Гамсахурдию и к власти пришел Шеварднадзе со своими тогдашними соратниками. А Новодворской был мил именно Гамсахурдия! Не будем вдаваться в обсуждение личных и политических качеств ни его, ни его тогдашних противников, но он был мил Валерии Ильиничне, и все тут!

В начале 1990-х в газетные киоски стояли очереди, ведь тогда после десятилетий цензуры периодика принялась писать что хотела и как хотела.  Фото РИА Новости

Потом я, после благополучно закончившегося «тюремного» визита в Грузию, вопрошал ее: «Зачем было подвергать себя дополнительной опасности и преодолевать все эти трудности? Ну заменили бы в очередном номере твой материал, чего такого-то?» На что мне было заявлено с обескураживающей наивностью: «Но ведь ты ждал мой материал? Текст же должен был успеть к выпуску?» Крыть было нечем!

Потом еще несколько лет, распекая какого-нибудь журналиста, оправдывающего обстоятельствами свое опоздание с предоставлением материала, я напоминал ему этот случай. Надеюсь, что моему визави в тот момент становилось хоть чуточку стыдно. Хотя вряд ли: ощущения профессии к этому времени уже сильно изменились. И не к лучшему.

А какие Лера делала интервью! Помню, как осенью 1993-го я попросил ее заехать к Юрию Левитанскому и взять у этого замечательного поэта интервью, о котором мы с ним уже договорились. Договаривался я, собственно говоря, для себя. Но как-то мгновенно, принеся в жертву свои амбиции, решил свести их с Новодворской. Левитанский был в восторге! Оказывается, ему давно хотелось с ней познакомиться, а тут такой случай! Интервью, нужно сказать, получилось классное. Не просто вечер вопросов и ответов, а разговор двух стоящих на равных людей.

Кстати, о Левитанском. Что тоже было штрихом в моей жизни, ставшим зарубкой. Я познакомился с ним достаточно случайно, когда осенью 1992-го его удалось пригласить выступить на поэтическом вечере нашего литературного объединения в МГУ. После вечера мы отправились небольшой компанией проводить Юрия Давыдовича до метро (на такси у нас денег не было). Мы шли и, естественно, разговаривали о поэзии, о времени, о нас в этом времени… Мне запомнилась одна его фраза, вызванная вырвавшейся у меня «надеждой на лучшее будущее». «Нет, тезка, – сказал он мне, – ничего не получится, пока наше поколение не уйдет из этого мира. Мы носители прошлого…» – «Но ведь среди вашего поколения есть замечательные люди!» – возразил я. «И тем не менее это так», – с грустью подытожил Левитанский. – Впрочем, возможно, и вы в этом будущем тоже никому окажетесь не нужны…» Это соображение оказалось пророческим.

От встречи с Левитанским у меня в библиотеке сохранился сборничек его стихов с дарственной надписью и номером домашнего телефона. Почему же я, отправив к нему Леру Новодворскую, сам не воспользовался возможностью продолжить это случайное знакомство? Из стеснительности? Из неуверенности в том, что могу быть интересен такому человеку? Не знаю…

После нашего одновременного с Валерией Ильиничной ухода из «Хозяина» в январе 1994-го (разница в мироощущении с главным редактором взяла верх) мы еще несколько лет изредка общались, печатались в одних изданиях и даже сделали с ней парочку интервью, а потом все как-то сошло на нет. Времена ли изменились, газеты, в которых я работал, стали другими или я сам стал другим? Но от того двухлетнего общения с Новодворской у меня осталось теплое чувство локтя, благодарность за общение и, разумеется, зарубка на память.