Денис Каюмов
Это просто праздник какой-то! Фото агентства «Москва»
Во время первой встречи с сыном я сделал фотографию. Не ради воспоминаний – этот момент так глубоко пустил корни в моей памяти, что никакой Альцгеймер не сможет добраться до него. Фото предназначалось жене. У нее не было сил встать с больничной койки и дойти до реанимационной, куда попал Даня сразу после рождения. Вместо хрестоматийного семейного селфи – невнятный портрет. Не слишком празднично.
С самого начала все пошло не по плану: раньше срока, не в той больнице, не у того врача и теперь – не рядом с мамой, а в кувезе, обмотанный проводами, словно его поставили на зарядку. Но это мелочи по сравнению с главным – он родился.
Еще утром меня с ним разделяли сантиметры плоти. И вот – миллиметры прозрачного пластика. Если раньше его существование принималось мною как бы на веру, опираясь на косвенные признаки в виде большого живота жены и жутких УЗИ-снимков, то теперь доказательства были прямо передо мной. Два с половиной килограмма доказательств.
Прикоснуться к нему было по-прежнему нельзя, но зато можно было видеть. И делал я это на пределе возможного – ни о чем не думая, не чувствуя своего тела и временами забывая дышать. Даже время из уважения к моменту шло медленнее, а порой и вовсе обходило нас стороной. Не знаю, чем могло закончиться это состояние – перегорел бы от высокого напряжения зрительный нерв или я упал бы в обморок от недостатка кислорода – но вдруг Даня с ленивым наслаждением потянул ножку, смешно растопырив пальцы. И тут мое и без того тоннельное сознание сузилось до кротовой норки, в которую поместилась только эта розовая пятерня. Я улыбнулся, и окружающий мир, словно ожидая этого, обрушился на меня ощущением затекшего тела, пульсирующим писком аппарата жизнеобеспечения и множеством мыслей, скопившихся на задворках сознания.
Пока я выбирал, какую бы из них мне обдумать, Даня снова пошевелился и один из датчиков отстегнулся. Аппарат стал тревожно и громко верещать. Вместо логичного умозаключения, что скорее всего отвалился датчик, замеряющий пульс, мой воспаленный мозг перевернул все с ног на голову: отцепился важный прибор («Находящийся почему-то на ноге!» – пытался докричаться до меня здравый смысл), который помогал биться сердцу, дышать или делать еще что-нибудь жизненно важное.
Я в испуге стал оглядываться в поисках персонала. Но вместо врывающейся в помещение команды врачей зашла одна зевающая медсестра. Она неспешно открыла кувез, поставила датчик на место и, шаркая своими белыми сабо, вышла из комнаты.
Даня не обратил на произошедшее внимания, продолжая пребывать в безмятежности, словно понимая, что сегодня сделал самое важное дело в своей жизни – появился на свет, а остальное «суета и томление духа».
Я продолжил заниматься единственно возможным – смотреть. Вот так по частям, как картинка пазла, мой ребенок открывался для меня: вчера я гадал, какой он, сегодня увидел, на следующий день прикоснусь, а через неделю, взяв в первый раз на руки, всей грудью вдохну его молочно-карамельный аромат.
Потом был непростой год: пять госпитализаций, четыре общих наркоза, три больницы, две операции и одна ночная поездка на скорой. Но в противовес этому: восемь зубов, плюс 10 килограммов, 365 дней телячьих нежностей и множество другой жизнеутверждающей статистики.
***
По субботам парк возле моего дома выделяется интересной чертой. До появления у меня ребенка эта черта была лишь незаметным штрихом, но теперь красной линией проходит через все мои субботние прогулки. Дело в том, что в этот день все коляски в парке приводятся в движение не утомленными мамами или сияющими дедушками-бабушками. Нет, в этот день у штурвала бравые папы.
Еще в середине недели – наслушавшись от жен стенаний о невыносимой тяжести бытия – мы нежным баритоном сообщаем: «Дорогая, в выходные ты забудешь обо всех невзгодах, потому что я…» Далее следует перечень подвигов, на которые не подписался бы даже Геракл.
И вот наступает суббота. Первые два пункта списка великих деяний: «Встать пораньше» и «Приготовить завтрак» – под номерами «– 1» и «0» обычно пропускаются, и мы переходим к первому – прогулке.
Подготовка к часовому гулянию напоминает проводы в недельный турпоход. Рюкзак полон игрушек, из всех карманов торчат платочки. Под прогулочным блоком коляски в корзинке для багажа лежат подгузники, бутылочка, соска, эргорюкзак и куча других необходимых девайсов, без которых детско-родительское существование видится невозможным. Если в это время дома оказалась бабушка, то в какой-нибудь из карманов непременно будут «на всякий случай» запиханы вязаные шапочка, шарф и носочки.
Управившись со всеми приготовлениями и вооруженные до зубов – тридцатью четырьмя на двоих – мы с Даней выезжаем на улицу.
Преодолев все препятствия в виде расшатанной плитки, припаркованных на тротуаре машин и устремленных высоко в небо бордюров, мы попадаем в парк. Здесь дорожки хорошие, ход коляски мягкий – можно расслабиться и сосредоточиться на коллегах по счастью.
Вот идет первый папа. Дресс-код в стиле business casual: классические коричневые оксфорды, синие зауженные брюки и голубая рубашка в полоску, расстегнутая на две пуговицы. В ушах – AirPods, в руке – iPhone. Другой рукой катит коляску – эдакий Maybach колясочного мира – сочетание роскоши, элегантности и практичности. Корпус, ручка и багажник из коричневой кожи. U-образная рама лишь в двух местах соединяет с колесами высоко расположенное сиденье, что создает эффект легкости и воздушности. Про нее нельзя сказать, что она едет или катится. Только – «парит». Словно желая подчеркнуть это свойство, дизайнеры ко всему прочему снабдили ее колесами в виде трехлопастных пропеллеров. При этом современный стиль с оттенком футуристичности удачно сочетается с выполненным в виде аммонита капюшоном. Как будто эти древние моллюски не вымерли, а успешно эволюционировали, отрастив колеса. Дети используют их опустевшие домики-ракушки, словно раки-отшельники.
Мечтательно провожаю взглядом эти 1500 долларов на колесах... Вдруг мимо меня на прицепе велосипеда проносятся все 2000 долларов. Вот уж воистину коляска, способная добраться до любого Ultima Thule: ее и к велосипеду можно прицепить, и для пеших прогулок использовать, и (внимание!) поставить на лыжи, идущие в комплекте. Так что можно смело устраивать семейные арктические экспедиции. А еще ее корпус очень похож на кабину звездного истребителя X-wing, на котором летал Люк Скайуокер. Поэтому, если вы любитель активного образа жизни, а на вашем нижнем белье написано «May the Force be with you», то эта коляска определенно для вас.
Послышались звуки ксилофона, и я сразу узнал мелодию: это же Highway to Hell группы AC/DC!!! Подождите-ка... Ангус Янг в этой песне всегда выбивал свой знаменитый рифф из перегруженного Gibson. А тут какой-то ксилофончик. Увидев огромного мужика в косухе, толкающего тюнингованную черную коляску с заклепками-черепками и надписью Hell girl, я понимаю, в чем дело. Есть такой музыкальный проект Rockabye Baby!, в котором хиты легендарных рок-групп переделаны на манер колыбельных. Так вот, видимо, этот папа считает своим отцовским долгом с помощью этих мелодий заблаговременно привить свою дочу от вирусной поп-эстрады. Прохожу мимо, тихонько подпевая: «Айм он зе хааай вэй ту хэл…» и ловлю на себе его одобрительный взгляд. Надо бы и мне разыскать для Дани парочку колыбельных от Led Zeppelin и Nirvana.
А вот и он. Парень с такой же коляской, как у меня. Мы с ним иногда пересекаемся в парке. И каждый раз я стараюсь этих встреч избежать – заблаговременно перейти на другую дорожку или развернуться в обратную сторону. Это как у двух девушек, одевших одинаковые наряды на вечеринку: ощущение собственной уникальности сменяется чувством, что выглядишь глупо. Но я поздно его заметил: мы уже сблизились достаточно сильно, чтобы я мог сбежать. Вдруг он вместе с остальными папами на дорожке резко съезжает на газон и замирает. Я оборачиваюсь и, увидев причину маневра, делаю то же самое. Дорога освобождается для отца тройни.
Кто-то почтительно снимает кепку. Даже плачущие дети, словно почувствовав серьезность момента, умолкают. Согбенный, он тяжелой поступью движется между нами, держась широким хватом за ручку коляски. Последняя представляет собой три люльки, расположенные параллельно друг другу лицом к папе. Мужчина не брит, одежда его помята. Попеременно, с равными интервалами, он смотрит на каждого из троицы. Но в его взгляде нет и толики присущей внешнему виду усталости. Напротив, его глаза наполнены запредельным счастьем. Мы смотрим на него со смешанным чувством страха и зависти – словно на человека, сдавшего одновременно диплом, кандидатскую и докторскую. Еле сдерживаюсь, чтобы не отвесить поклон.
Он уходит, унося с собой ауру величественного безмолвия. Парковая суета на нашем участке дорожки возвращается и, судя по беспокойному кряхтению Дани, мне пора домой.
Возле выхода из парка ребенок начинает уже тихонько подвывать. И это означает только одно: он хочет есть и у меня осталось минут 10 до истерики. Нужно поскорее добраться до жены.
Произвожу мысленные вычисления: «Так. У меня есть пять игрушек. Одна – его любимая. Для отвлечения в условиях голода ее хватит минуты на две. Остальные протянут по одной. Итого около шести минут. Если ускориться и кое-где срезать, можно успеть. Затягиваю потуже ремни на Дане, сую ему в руки резиновую рыбку и срываюсь с места.
Мы выезжаем на этаж. Дверь уже открыта, на пороге стоит жена с протянутыми руками. Скорее вручаю ей вопиющего Даню, после чего они удаляются для кормления в комнату.
Припарковываю коляску в коридоре и устало бреду на кухню. Что там дальше по списку субботних деяний: купание или прикорм? А может, тысячное чтение Бармалея? День только начался.
