Сон Ильи Иосифовича

Эмилия и Илья Кабаковы. Фото РИА Новости

Когда художник уходит из жизни, форма, над которой он работал, изменяется. В ней проявляются иные смыслы, теперь совершенно очевидные, но не вполне понятные раньше. Бывает, эта форма приходит в движение, приобретает незнакомую яркость. Бывает наоборот: она тускнеет, увядает. Так или иначе, энергия угасшей звезды рассеивается в воздухе, чтобы позже пересобраться в нечто новое.

Первое, что произошло с образами Ильи Кабакова – они разом поднялись в воздух и потеряли материальность. Стало ясно, что все совершенно конкретные символы коммунальной духоты, эти плошки, терки, кастрюльки, доски, стенды, эти журнальные и газетные обрывки, деревянные вагоны, шкафы и табуреты изначально были именно и только эйдосами и в этом смысле не отличались от героев множества кабаковских альбомов или его библейских ангелов. Витки смысловой спирали уравнялись. Второе – его образы изменили масштаб и протяженность, и как я уже сказала, вес. Как бесплотные соседи полетевшего Комарова, они вдруг тоже заполнили собой все небо, превратились в еле заметные облака и потоки ветра. Теперь они окончательно принадлежат миру. Не аукционистам, не галеристам и даже не советской власти, хотя все это казалось неоспоримым.

Кабаков иногда сводил вместе два конца Нового времени – советский реализм и староевропейское искусство, рассеивая их фрагменты по огромным холстам вроде сценических кулис. Фото с выставки «Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех». 2018. ГТГ. Фото агентства «Москва»

Кабаков глубоко пережил и понял пространство советских 50-х годов, весь цвет и темп этой медлительной эпохи в его полноте, не разделяя материал эпохи на высокий и низкий. Он ненавидел это время и сливался с ним. Коллекционировал его атмосферу и воссоздавал по частям, черпая из нее драму и комедию. 50-е подвели его к главному своему центру, Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке. Наверное, эту форму тоже можно назвать кабаковским эйдосом, ведь интуитивно он всегда опирался на идею павильона с временной экспозицией и не случайно склонялся к архаичным материалам: гипс, металл, ткань, доски, газеты, бумага, холст, живопись, рисунок. День за днем он кропотливо прорисовывал, пришпиливал и подклеивал все эти обрывки памяти к бумаге или оргалиту. Часы идут, пока кто-то их заводит. Теперь дверь в 50-е захлопнулась, и путь туда нужно искать заново.

Полетели. Но не все. Фото с выставки «Илья и Эмилия Кабаковы. В будущее возьмут не всех». 2018. ГТГ. Фото агентства «Москва»

Все издания уже написали о главном вопросе Кабакова – кого возьмут в будущее, возьмут ли его в будущее, если возьмут не всех, и т.д. Но есть и более важная проблема, которую он, скажем, наметил: «Чья это муха?». Как и другие его темы, она изменилась в масштабе. Возьмут ли художника в будущее – вопрос прагматический, это как закрытая комната в квартире, куда вроде бы не попасть, но ключ подобрать можно. Но появление мухи в разграфленном мире, где все ходы записаны, необъяснимо и представляет собой именно философский вопрос. Муху направил сюда не «вахтер», не «директор школы», не «старший инженер», не «проектант», но некто невидимый и не подчиненный правилам. Тот, кто поместил сюда и самого автора.