Как я играла спектакль для маленьких русских иностранцев

Оказалось, что большая часть предметов в элитной школе преподается на английском языке. Фото Dreamstime/PhotoXPress.ru

Читая в школьные годы «Войну и мир», я удивлялась тому, какое огромное количество текста написано Толстым на французском языке. И на каждой странице внизу – огромные сноски с переводом на русский. Я никак не могла взять в толк, зачем такие сложности? Почему нельзя было сразу написать на родном языке?

Конечно, было понятно, что так Лев Николаевич хочет дать понять, что французский язык тогда был обиходным и только в знак протеста против действий Наполеона русская аристократия решает заговорить по-русски. Когда я представляла, как это выглядело – я имею в виду наш высший свет, резко заговоривший на русском с французским акцентом, – это вызывало недоумение. Как можно не знать свой родной язык? А еще, помню, мы смеялись над тем, что представляли реакцию Наполеона на такую акцию – наверное, его это сильно морально подкосило!

Все это никак не объясняло мне, почему в конце XX века я должна скакать по страницам, мечась от сноски к тексту и назад. Но поскольку училась я в математическом классе, педагог по литературе не сильно утруждал нас погружением в замысел Толстого, копанием в инструментах литературной выразительности и прочих психологических приемах. Прочитали, пересказ первого бала Наташи Ростовой осилили – и хорошо.

Уже потом, когда актерская профессия в корне изменила мои интересы, я стала обращать внимание на то, что Графиня у Пушкина в «Пиковой даме» удивляется тому, что существуют русские романы, а Татьяна Ларина, оказывается, 

«...по-русски плохо знала,

Журналов наших не читала

И выражалася с трудом

На языке своем родном...»

Короче, с русским языком тогда было не очень, и благодаря Отечественной войне 1812 года наша элита заговорила по-русски. Читала, что это было не только в знак протеста всему французскому, – когда партизанское движение набрало силу, говорить на родном языке стало жизненно необходимо, иначе суровый и бескомпромиссный партизан мог случайно принять тебя за француза. Для некоторых такая путаница плохо заканчивалась. И победное шествие французского языка в России на этом завершилось.

Правда, из галломанов мы довольно быстро превратились в англоманов. Вообще безоговорочное преклонение перед всем иноземным переходило всякие границы, и даже иностранцам, находившимся на службе в Российской империи, иногда приходилось вставать на защиту русской культуры. Когда решался вопрос о том, кто будет расписывать Исаакиевский собор, Монферран долго убеждал императора Николая I, что это нужно поручить русским художникам. А император с ним не соглашался, считая их мастерство недостаточным и утверждая, что лучшие художники – итальянцы, им и нужно поручить столь важное дело.

И только после того как француз Монферран в сердцах воскликнул, что главный собор российской столицы должны расписывать только русские живописцы, потому что «наши русские художники – лучше!», император после некоторой паузы сказал: «Ну, раз ваши русские художники лучше, то пусть они и расписывают!»

К чему я веду.

В музее Театра Образцова я играю детский спектакль по русским сказкам. И вначале всегда задаю зрителям несколько вопросов: знают ли они наши сказки, каких помнят оттуда героев. Обычно дети отвечают, что да, знают, и начинают перечислять знакомым нам всем персонажей: Кощея Бессмертного, Колобка, Курочку Рябу. Правда, бывает, еще они называют Чиполлино и Буратино. Я согласна, что эти герои уже настолько родные, что сложно представить, что они не герои наших народных сказок.

Как это вообще возможно – русским детям не знать русских сказок?.. Обложка книги «Легендарные русские сказки из сборника А.Н. Афанасьева с иллюстрациями И.Я. Билибина»

Сначала дети впадают в ступор. Потом начинают искать варианты ответа. Я даже составила рейтинг самых неожиданных. Третье место занимает версия: Патрикеевна – значит, Лису все время кто-то «патрепает». На втором месте: Патрикеевна – это значит патриотичная. Ну и на первом месте: Патрикеевна – значит, живет на свете без мужа. Мальчик, ответивший так, был абсолютно серьезен, но объяснить свою логику не смог.

Я очень люблю эту часть спектакля. Когда я задаю вопросы детям, у меня возникает ощущение, что я слышу, как в их головах начинают шевелиться мозги. После такой разминки они всегда очень живо включаются в действие. Я слышу их комментарии, как они пытаются предугадать, что будет дальше, зовут на помощь Кота, кричат Петуху, чтобы он не выходил из дома, искренне возмущаются лисьим хитростям. Эту живость реакции отчасти связываю с тем, что герои и часть сюжетов им уже знакомы.

Только один раз, играя этот спектакль, я не знала, какой будет реакция и будет ли вообще. Меня пригласили сыграть его для дошкольного отделения одной элитной школы. Сама школа находится в Подмосковье. Это огромная территория с несколькими корпусами для средней школы и дошкольного отделения, концертным залом, кампусом, спортивными объектами и прогулочными площадками.

Первое, что меня удивило, это то, что все надписи внутри были сделаны на английском языке. Названия кабинетов, указатели – всё на английском. Когда я спросила встречающих, почему так, мне сказали, что тут большая часть предметов преподается на английском, так что английские таблички не должны никого удивлять. После чего я удивилась еще больше. Это же не школа при английском посольстве! Право, чудно.

Я подготовила реквизит, и скоро зал наполнился детьми. Я вышла на сцену и начала разговор, как обычно, с вопроса, знают ли они русские сказки. И тут случилось то, чего я никак не ожидала. Дети удивленно переглянулись и все как один ответили, что не знают.

Сознание мое обрушилось. Не знают ни одной русской сказки! Как это вообще возможно?! Я вдруг почувствовала себя и свой спектакль абсолютно чужеродным явлением в этой наполненной люксом и деньгами школе. Дальше я осознала, что мне придется внести изменения в действие. Очевидно, что спрашивать этих детей, какие герои встречаются в наших сказках и что означают их имена, совершенно бессмысленно. Я опустила преамбулу и перешла непосредственно к спектаклю.

И это исполнение стало самым странным за всю мою практику. У маленьких зрителей не случилось радости узнавания известных персонажей. Они не понимали ни юмора, ни традиционных характерных особенностей героев. Там, где я уже привыкла слышать смех, стояла тишина. Они воспринимали только сюжет в чистом виде. Кроме того, прямо во время спектакля мне пришлось менять и упрощать часть текста, иначе какие-то слова были бы детям просто непонятны.

Конечно, в сюжет они включились, переживали и участвовали в действии, как и все дети, верящие в сказки, но… на спектакле не родилась та непередаваемо теплая атмосфера, которая создается при встрече с чем-то родным и близким. Я играла спектакль для маленьких русских иностранцев.

Когда мы прощались и делали памятные фото, я вдруг почувствовала, что мне ужасно жаль этих маленьких Анджелин, Лючий и Дэвидов, которых мамы Маши и папы Вани целенаправленно растят без связей с корнями. А ведь это все равно что жить без части души.

Да, их жизнь наполнена комфортом и возможностями, их родители все для этого делают, но почему-то, глядя на них, появляется ощущение, что они как будто живут неполной жизнью и вместо солнца над ними светит прожектор. Очень дорогой, но всего лишь прожектор. И хочется спросить: Quo vadis? Куда идешь?