Юрий Гуллер
Так называемый останец – это горный массив, оставшийся после воздействия выветривания, эрозий и осадков. Фото РИА Новости
На этот участок мы выбрались под занавес сезона. Начало якутского сентября располагало к завершению всех полевых дел, упаковке образцов и обычным для геологической осени строчкам в письмах домой: «Скоро буду! Жди…» Но ожидание заказанного вертолета затягивалось, а не охваченный маршрутами небольшой и казавшийся «потенциально рудоносным» массив в бассейне одного из притоков реки Адычи грозил превратиться в «белое пятно» в будущем отчете.
Вертолет, трудягу Ми-4, нам выделили – вероятно, по принципу «черт с тобой, лети!» – только 2 сентября, а уже через 10 дней нас должны были забрать с участка и вывезти в Батагай, центр цивилизации Верхоянского района. Но в тот момент нам главное было попасть «туда», а как там повернется с отлетом «обратно» – не главное! Во всяком случае, вера в то, что все образуется, родившаяся из вечного русского «авось», позволяла уверенно смотреть в будущее.
В отряде нас было четверо: начальник Лева – будущий доктор наук, его тогдашняя жена Надя, студент-физик Володя, в шкуре маршрутного «негра» отдающий долг юношеской романтике, и я, в ту пору еще студент-вечерник Московского университета, расписывавшийся в ведомостях на зарплату как техник-геолог.
Нашей базой на предстоящие 10 дней должен был стать заброшенный поселок Северный на речке Чалба, успевший за свою жизнь побывать и гулаговской зоной, и разведочным поселком с «вольняшками»… И теперь коротавший пустынную старость в глубокой долине между невысокими, но крутыми хребтами.
По обычаю тех мест в нежилом поселке стояли не только развалюхи, но и нетронутые бревенчатые дома, когда-то по бревнышку завезенные сюда по зимнику, а теперь брошенные за ненадобностью. Собрать по поселку сохранившиеся лавки, столы, табуретки, сколотить из досок нары, утеплить дверь и притащить в выбранный для жилья дом сохранившуюся «буржуйку» было делом одного дня.
А назавтра мы уже разбежались в первые маршруты. Рабочего, как истинные джентльмены, мы с Левой отдали в безраздельное пользование Надежде – дамам самое лучшее! А сами вопреки всем инструкциям уходили в маршрут по одному. Правда, маршруты было короткими – 8–10 километров по окрестным горкам, которые острые останцы (изолированный горный массив, оставшийся после воздействия выветривания, эрозий, осадков) делали похожими на позвоночник динозавра, неожиданно вылезший из-под покрывала гранитных осыпей…
Четыре дня прошли в трудах, а на пятый день пошел дождь, за несколько часов превратившийся в снег. Якутская осень брала свое. Гранитные осыпи стали скользкими, и выходить на них стало опасно. Маршрутная сторона жизни закончилась.
В те несколько дней, что оставались до назначенного прилета «вертолетки», уходить из лагеря было нельзя: рации у нас не было, а вертолет можно было ждать только по погоде – и с верой в то, что о нас не забудут. Но ждать – каждый день, каждый час, каждую минуту. Мы и ждали его еще две с лишним недели, а для интереса бились об заклад – когда прилетит?
Потом оказалось, что никто не угадал – таких пессимистов среди спорщиков просто не оказалось! Сидели «на чемоданах», позволяя себе только короткие, в пределах километра, охотничьи «забеги». Северные куропатки к этому времени уже сбились в стаи, встали на крыло, и, чтобы достать их из «ижевки», приходилось потрудиться…
|
|
Нелегкая полевая работа с годами вспоминается все более романтической. Фото РИА Новости |
Во всяком случае, как позже признавались все участники этой одиссеи, никто из нас ни в одном полевом лагере не чувствовал себя так «раздумчиво». И даже спустя много лет я вспоминаю этот, в общем, не самый удачный поисковый участок как что-то очень важное в жизни. Во всяком случае, без «сидения» на Чалбе в моей биографии точно не было бы каких-то важных мыслей, ощущений и книг стихов, родившихся спустя годы…
Мы спокойно разбирали образцы, переносили на карту точки отбора проб, грелись у печки, стряпали по очереди нехитрые обеды и ужины. Продуктов было мало: мы не готовились к зимовке, а потому к случившемуся 11 сентября дню рождения Надежды оказались в сложном положении. Была мука, сухая картошка, такой же лук и морковка, макароны. Было порошковое молоко и уксус, что позволяло приготовить своеобразную «полевую сметану» к традиционным утренним оладушкам.
День рождения предполагает особое меню. Из сбереженной для такого случая бутылки спирта было приготовлено литра полтора всевозможных 20–25-градусных ликеров, благо что заготовок из голубики, брусники и дикой северной смородины было достаточно. Был суп из одной добытой с трудом накануне полярной куропатки. А в качестве подарка для виновницы торжества была открыта последняя банка тушенки, которую мы единогласно постановили съесть Надежде «собственноротно» (это выражение из какой-то книжки мне тогда очень нравилось). Она была чуть ли не единственным членом отряда, который страдал от недостатка мясного. Мужики почему-то в этом плане держались лучше.
14-го числа, чуть раньше расписания, пришла якутская зима, еще не очень морозная, но вся седая от выпавшего ночью снега и еще более молчаливая, чем якутская осень… Шла первая неделя ожидания вертолета, продуктов было в обрез, все неотложные дела переделаны, и у каждого из нас оставалось много времени на то, чтобы подумать о чем-то своем, побродить по ближним окрестностям, находя время от времени какие-то артефакты человеческого бытия (у меня до сих пор хранится подкова, найденная в развалинах местной кузни), посмотреть по вечерам на звезды, загорающиеся в стиснутом хребтами небе…
Чалба не давила своей оторванностью от «большого мира», она гипнотизировала, завораживала, уговаривала остаться... Ни у кого, как потом выяснилось, не было даже столь привычного нетерпения от запаздывающего возвращения в цивилизацию, как это бывало раньше.
Какие флюиды витали в здешнем воздухе? И какой гад когда-то решился испортить ауру здешних мистических мест постройкой «зоны»? И почему ему это так и не удалось?
Полвека прошло с той поры, более полувека! Давно упокоилась в земле столичного кладбища геолог Надя, а еще раньше по непонятной причине покончил с собой выстрелом из охотничьего ружья наш рабочий – физик Володя… Мы со Львом встречаемся редко, но когда в застольном разговоре вдруг возникает слово «Чалба», мы смотрим друг на друга с пониманием и улыбаемся общим воспоминаниям и ощущениям – да, было время!
