Геннадий Гутман
Когда вы танцуете танго, ничего больше нет в этом мире – только музыка и чувства.
Кадр из фильма «Правдивая ложь». 1994
Когда парижский кардинал Леон-Адольф Аметт провозгласил Urbi et Orbi: «Христианам не следует по совести принимать участие в этом действе», его поддержал своим авторитетом в католическом мире папа Бенедикт XV, в миру Джакомо, маркиз делла Кьеза, объявив свой вердикт: безбожный танец.
«Я отказываюсь танцевать «это»
Дерзкое и беззастенчивое танго пришло в Европу из Латинской Америки в начале XX века, и, как европейцы ни приспосабливали его под свои изнеженные вкусы, танец не поддавался. И в том виде, в котором пришел, вызвал неудовольствие не только церкви, но и светских властей. После того как в нецерковное дело вмешался Аметт, а затем и Бенедикт и их авторитетные мнения достигли берегов Темзы и Дуная, последовали заявления английской королевы «Я отказываюсь танцевать «это» и запрет австрийского императора своим офицерам танцевать «это» в военной форме. Но в этой борьбе победило танго – и уже ничто не могло остановить его триумфальное шествие по миру. Однако к бессмысленной войне с танго вернулись… в Аргентине в середине все того же XX века. Временное правительство, пришедшее к власти после военного переворота в сентябре 1930 года, в течение ряда лет запрещало любые виды танго и песни, содержащие хотя бы малейшие намеки на политику и социальную несправедливость.
Рождение танца
В конце XIX века в беднейших окрестностях Буэнос-Айреса, куда в поисках счастья съезжались эмигранты со всего мира, возник новый танец, которому в начале XX века было суждено завоевать весь мир. Танго – удивительный сплав традиций, фольклора, чувств и переживаний многих народов.
Счастье – это деньги, женщины, вино и здоровье
У вновь прибывших эмигрантов из Европы, валом поваливших в Аргентину в конце ХIХ века, были здоровье, дешевое вино, много портовых шлюх и не было денег. Смешавшись с беглыми матросами, каторжанами и уличными бродягами, они образовали так называемую орилью, которая во всем противопоставляла себя благополучным центральным кварталам Буэнос-Айреса.
Счастья никогда не хватает на всех. Те, кто поймал на новой родине жар-птицу за хвост, вырвались из нищеты. Другим ничего не оставалось делать, как топить свою печаль в дешевых женщинах, дешевом вине и острых, как перец чили, танцах. Для орильи всегда приветливо распахивались двери притонов и таверн, которых на окраине столицы было пруд пруди. И окраина, все больше и больше замыкаясь в себе, отдаляясь от богатства и власти, пела, плясала, пила и любила местных женщин, отдававшихся за стакан сухого вина. У нее появились свой особый язык, своя манера одеваться и держаться, свои музыка и танец – танго. Танец смелый и дерзкий, откровенный и страстный, танец-вызов, танец-протест. Танец, насыщенный сексуальной энергией и доказывающий, что можно любить и быть счастливым даже на самом дне утопающего в рекламе и сияющего огнями, манящего богатством и роскошью Буэнос-Айреса.
Хабанера, фанданго, креольская милонга и негритянское кандомбе
Как появилось название танго – сейчас не скажет никто. Происхождение названия окутано тайной и уходит в глубь веков. Версий много, и вряд ли кто-нибудь из современных любителей этого танца и профессионалов-танцоров расскажет вам одну-единственную. Однако профессионалы-историки придерживаются версии, что слово «танго» происходит от африканского «тамбо» – так назывался барабан, под который исполнялись ритуальные пляски.
В том виде, в каком танго родилось в портовых притонах и тавернах, оно представляло собой странный сплав сразу нескольких танцев – испанской хабанеры и андалузского фанданго, креольской милонги и негритянского кандомбе. От хабанеры в танго пришло лунатическое слияние тел, от фанданго – ослепительное головокружение, от милонги – причудливое переплетение ног и, наконец, от кандомбе – мощный двойной притоп, напоминающий удары африканского барабана.
Но сначала были песни. Собравшиеся в таверне пели о своей утраченной родине, о новой беспросветной жизни, вкладывая в слова грусть и ностальгию по утраченному прошлому, отчаяние и разочарование в приобретенном настоящем, страстное желание, надежду и стремление изменить свое положение в будущем. Под эти песни и родился танец, названный танго, – танец, в котором есть эротическая напряженность и подлинный драматизм, сильное переживание и искреннее чувство. Эмигранты привезли с собой музыкальные традиции своих стран и самые разные инструменты: скрипки, гитары, флейты. Музыка была экспрессивной, стремительной и быстрой, заставляющей сердце биться чаще, кровь пульсировать живее. И какой-нибудь Пьер из французского Льежа в одночасье превратившийся в окрестностях Буэнос-Айреса в дона Педро, в страстном движении подхватывал на лету местную соблазнительную Хуаниту и, слившись с нею в единое целое, забывал о тусклом и сером существовании, которое ждало обоих за порогом, и наслаждался отпущенными мгновениями под рукоплескания таких же, как и он, завсегдатаев кабачка. Это был танец униженных и оскорбленных, отверженных и отторгнутых – властью, обществом, высшим светом. В те времена танго танцевали в тавернах и публичных домах, во дворах бараков и просто на улицах в беднейших кварталах города. Прошло много времени, пока для власть и деньги имущих он стал своим.
Когда вы танцуете танго, ничего больше нет в этом мире
В начале нового, XX века среди инструментов танго появился бандонеон – инструмент, напоминающий своим звучанием орган. Он добавил ноты драматизма в музыку танго. С его появлением танец стал более медленным, в нем появилась интимность. Танго постепенно завоевывало все аргентинское общество.
Кто может объяснить, почему вдруг становится модным есть французскую фуагра, пить шотландское виски, носить американские джинсы и танцевать аргентинское танго? После 1912 года не было дома в аргентинской столице, где бы на приемах и званых вечерах не танцевали танго. Молва о «латиноамериканце» докатилась до Нью-Йорка, Лондона и Парижа, городов – законодателей всей и всяческой моды. Танго с необыкновенной легкостью перешагнуло границы, и вскоре весь мир танцевал новый танец.
Но в Старом Свете аргентинское танго видоизменилось и приспособилось к европейским представлениям об искусстве танца. Темпераментный и соблазнительный характер танго постепенно исчез, в танец были введены шаги, чтобы пары могли двигаться по кругу, ударные инструменты, которых не было в классическом аргентинском оркестре, вышли на передний план. Пара больше не смотрела в глаза друг другу, тлеющая страсть улетучилась, таинственность исчезла, интимность растворилась, и танец, зажигавший сердца и волновавший кровь, превратился в торжественное шествие по кругу в показном, зачастую маршеподобном стиле. Был утрачен настоящий характер аргентинского танго – музыка и чувства. Когда вы танцуете танго, ничего больше нет в этом мире – только музыка и чувства.
Упадок и возрождение
В течение 50-х годов танго пришло в упадок. И в Аргентине, и в Европе, и в США. Пришли новые времена, а с ними – новые ритмы и песни. Новые ритмы – новые танцы. «Биттлз», «Роллинг стоунс», «Абба», рок-н-ролл, твист, шейк – пусть каждый продолжит дальше по своему вкусу – затмили танго и в Старом Свете, и на его родине. В 60-е музыканты и композиторы разных стран экспериментировали с новым стилем танго «эль нуэво», и лишь в 80-е годы интерес к танцу начал возрождаться во всем мире. Танго-клубы возникли в Париже, Лондоне, Амстердаме и даже в холодном Хельсинки. Танго-шоу играют на сценах Бродвея, Токио и Берлина. Бум танго, приобретая все новых и новых поклонников, дотанцевал и до России.
Может быть, потому, что в течение последнего десятилетия во всем мире началось огромное возрождение интереса к танцу бальному: вальсу, квикстепу, таким латиноамериканским танцам, как сальса и румба? При всем при этом аргентинское танго продолжает занимать отдельную нишу в парном танце. Здесь тела партнеров намного ближе, чем в любом другом танце. Здесь ноги движутся быстрее и ритмичнее, чем в другом танце. Здесь гармонично сочетаются чувственность и чувствительность, тоска и меланхолия, восторженность и ликование.
На наших глазах рождается настоящее искусство, которое выражает самые глубокие чувства, испытываемые людьми к жизни, к друг другу, к миру и собственному существованию.
«Кружатся львы и кони каруселей…»
О танго писали во всем мире: и те, кто его танцевал, и те, кто восхищался им со стороны. Но лучше всего дух танго выразил гениальный аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес. Танго, говорил Борхес, – это прямое выражение того, что поэты часто стараются выразить в словах: вера в то, что борьба может быть радостью: «Танго дает двум людям ощущение того, что они – одно целое… Как все подлинное, танго таит в себе секрет. Музыкальные словари единодушно дают ему краткое и «исчерпывающее» определение, звучащее элементарно просто и не сулящее никаких осложнений. Однако если, доверившись ему, французский или испанский композитор напишет по всем правилам «свое» танго, то с изумлением отметит, что сотворил нечто такое, что не распознается нашим слухом, не воспринимается нашей памятью и отвергается нашим телом... Похоже, что без сумерек и ночей Буэнос-Айреса создать настоящее танго невозможно.
…Кружатся львы
и кони каруселей,
И видится обшарпанная дека
И пары, под Ароласа и Греко
Танцующие танго
на панели…»
