Нонна Верховская
Аполлон проводит кастинг среди муз по их специальностям.
Скульптурная композиция Галы Соркиной «Аполлон и муза».
Альбом «Гала Соркина». 2011 г.
Верите ли вы в предопределение и судьбу? Я раньше не верила. Пока…
Помимо обязательного хрусталя у нас дома в «горке» изящно располагались галантные кавалеры и дамы в кринолинах. Ах, как мне, маленькой, хотелось попасть в их кукольно-фарфоровый мир! Фигурки были привезены маминой сестрой из Берлина, где по окончании войны она работала переводчиком в военной администрации.
Эти изящные саксонские фигурки из порцелана, которые по простодушию давала мне в руки няня, заменяли все игрушки. Навсегда запомнились краски небесного цвета на камзолах и платьях, благородное матовое золото на рельефных подставках, воздушные фарфоровые кружева. По счастью, хрупкие фигурки со скрещенными синими мейсенскими мечами на донышках уцелели, откололись лишь веточки деревьев да манжеты у кавалеров…
Жили мы в центре Москвы, в здании крупнейшего до революции нотного издательства Юргенсона. Любимой игрой девочек моего поколения были «секретики» – сложенные между двумя стеклышками конфетные фантики, зарываемые в землю. Во дворе было много запущенных цветочных клумб, и вот как-то, копаясь там, я наткнулась на серебряную ложечку с вензелем! И тонкие осколки фарфоровых чашечек, на которых пышно цвели розы и мальвы – отголоски роскоши былой эпохи.
После этого случая я рыла уже целенаправленно. Отрочество и юность прошли в музейном Клубе юных искусствоведов, там же созрело решение поступать на отделение истории искусств в МГУ, где на одной из лекций по итальянскому Возрождению я увидела майолику – профильные портреты девушек и юношей, украшенные вьющимися лентами с надписями «Аmore» – любовь и «Bella» – прекрасная. Рисунки мастеров Фаэнцы так очаровали меня, что я выбрала их темой своего диплома, мечтая по окончании университета работать в отделе прикладного искусства любимого музея – ГМИИ.
Увы, отдел этот был небольшой, и вакансий в нем не оказалось. Пришлось заняться советским фарфором, о чем я потом ни разу не пожалела. А моя мечта о музее ГМИИ все же спустя два десятилетия отчасти осуществилась – мне посчастливилось открывать там выставку. Она называлась «Фарфоровая пластика. Россия. ХХ век. Из коллекции Александра Добровинского».
Случилось это в поворотные 90-е годы. Ситуация в фарфоровом производстве страны была катастрофической – заводы тяжело перестраивались на новые условия «самоокупаемости», не все из них устояли. Сложнее всего приходилось людям – Художественный фонд РФ, ранее приобретавший работы у художников, перестал их закупать.
К моей идее провести цикл выставок отечественного фарфора президент ассоциации, член Российской академии художеств отнесся со снисходительной улыбкой – у академиков прикладное искусство традиционно считалось низким жанром. Пришлось спросить, знает ли он об авангарде в искусстве фарфора, о работах Малевича и супрематистов на Ленинградском фарфоровом заводе? Видимо, мой страстный рассказ возымел действие, и к концу нашей беседы было решено начать серию выставок-продаж фарфора на крупнейшей выставочной площадке столицы – в ЦДХ.
На одной из таких выставок мне представили коллекционера: «Недавно приехал из-за рубежа и уже собирает советский фарфор – господин Добровинский, адвокат». Он пригласил меня взглянуть на его коллекцию. Огромная комната-зала в доме возле Пушкинской площади, в квартире «легенд» советского кино Любови Орловой и Григория Александрова, которую Добровинский купил у внука именитого режиссера, поражала. Совершенно пустая, с единственным угловым диваном и стеклянным кофейным столиком, а по периметру от пола до потолка – стеллажи с фарфоровыми скульптурами, которые заполняли только часть полок. В собрании я обнаружила немало пробелов. Александр поделился своей мечтой – собрать самую полную коллекцию фарфора советского времени и издать двухтомный альбом-каталог на русском и английском, для чего им уже приглашен известный фотограф, снимавший звезд кино.
На манжетах рубашки владельца коллекции красовалась вышитая монограмма ААД, вместо традиционного галстука на шее – шелковая бабочка. Тогда подобные детали нас, выросших в условиях стандартного быта СССР, удивляли. Добровинский с видимым удовольствием пояснил: «Это мои инициалы» и добавил с улыбкой: «Хотя некоторые расшифровывают их как «адвокат дьявола».
Осмотр коллекции завершился предложением владельца составить для него каталог. Услышав о грандиозных планах начинающего собирателя, я с энтузиазмом согласилась. Еще бы, издание двухтомного богато иллюстрированного каталога – мечта любого искусствоведа!
И я занялась пополнением коллекции – договаривалась с известными художниками в Дулево (бывший Кузнецовский завод) и в Вербилках (бывший завод Гарднера) о визите коллекционера, убеждала их продать авторские работы в «хорошие руки», рассказывала о готовящемся каталоге. Не всегда удавалось договориться – королева дулевского фарфора Аста Бржезицкая так и не продала свои работы; позже авторские повторы ее композиций были приобретены для коллекции у других лиц. Изделия из личных и заводских мастерских вывозились ящиками, какие-то статуэтки покупались в антикварных салонах.
Через полтора года такого скоростного собирательства цель была достигнута, и, наконец, можно было обнародовать собранное в моем проекте «Авторский фарфор России». Никогда прежде Музей изобразительных искусств на Волхонке не показывал отечественный фарфор, убедить его директора Ирину Антонову оказалось непросто, и все же огромную коллекцию, занявшую пять залов филиала ГМИИ, мы в 1996 году показали в Пушкинском музее! К выставке был напечатан красочный буклет с моей статьей и портретом Добровинского на обложке.
Вернисаж получился многолюдным: открытие первого в новой России частного собрания вызвало большой интерес. Коллекционер сиял, давая интервью осаждавшим его журналистам, и рассказывал, что после закрытия выставки намерен передать свое собрание в дар музею. Поскольку выставка пользовалась колоссальным успехом, музей решил продлить ее на месяц. Текст каталога я передала в пользование Добровинскому и с нетерпением ждала, когда же мы с ним приступим к изданию задуманного альбома. К моему удивлению, собиратель с этим не спешил…
Тем временем я уехала в Чикаго к родственникам, где программный директор одной из радиостанций предложил мне сделать передачу для рубрики «Культура». И я рассказала про историю изобретения «белого золота», как в старину называли фарфор. Передача понравилась, и дело пошло. Можно сказать, фарфор открыл мне путь на радио.
Что до коллекции – тут меня ждал шок. Мало того что составленный мною каталог так и не был издан, но и сама коллекция, о которой прошло столько передач на московском телевидении, бесследно исчезла – была продана неизвестно кому. Про обещанный дар музею было забыто.
Мудрая поговорка гласит: не было бы счастья, да несчастье помогло. Вскоре меня неожиданно нашла Гала Соркина – художник необычайно тонкий и с особым чувством юмора, за работами которой охотятся коллекционеры всего мира. Звонок был деловой, с просьбой написать о ней для книги, которую издает московский коллекционер Вадим Гинзбург, уже издавший на свои средства несколько альбомов о выдающихся мастерах фарфора.
Я тут же прилетела в Москву познакомиться с коллекцией Вадима, в которой было много работ Соркиной разных лет. С гордостью показывая свое небольшое, но замечательное по вкусу собрание, Гинзбург не удержался от укора: «Многое найти не могу, вы же все лучшее забрали для коллекции Добровинского!». И я с удвоенной энергией взялась за работу. Сейчас альбом «Гала Соркина» – библиографическая редкость.
А однажды мне пришла открытка от подруги детства: «С днем рождения в День фарфора!» Бросилась проверять: да, 28 марта – День фарфора. Оказывается, вся моя жизнь прошла под его знаком не случайно – каким-то непостижимым образом судьба изначально наметила и прочертила эту линию. Вот и не верь после этого в предопределение!
