Страдая на каждом шагу. Мозоли в русской классике и не только

Мозоли, одна из главных болячек XIX века, причиняли мучения литературным героям… Кадр из фильма «Совершенно невероятное событие. Женитьба» по пьесе Николая Гоголя «Женитьба. Совершенно невероятное событие в двух действиях». 1977

Наряду с геморроем и подагрой самой популярной болячкой XIX века (сифилис и чахотку мы не берем, ибо от них умирали, а от этих недугов – страдали), если верить литературе, были… мозоли. Они наложили на русский язык отпечаток устойчивым выражением «наступить на любимую мозоль». Культуролог Константин Душенко установил, что фразу ввел в оборот Николай Лесков в романе «Соборяне», где герой восклицает: «Ой, вы мне наступили на самую мою любимую мозоль!», а потом несколько раз повторяет понравившийся ему оборот. Но, по мнению Душенко, Лесков позаимствовал «любимую мозоль» у Уильяма Теккерея, в романе «Ньюкомы» написавшего: «Clive trod on Barnes’s toe», cries out cheery Lord Kew, «and has hurt Barnes’s favourite corn». Только в английском favourite corn успеха не имела, а в русском пошла в народ.

Через десять лет Чехов, который Антон Павлович, уже вовсю использовал лесковскую инновацию: «В печатном мире существуют приличия. Здесь так же, как и в жизни, не рекомендуется наступать на любимые мозоли», «Вы, как говорится, наступили на мою самую любимую мозоль, и вот я начинаю волноваться и немного сердиться». Но это наблюдение про устойчивое выражение. Однако откуда вообще взялась мозоль? Почему такое внимание к ним? А оно имелось, и немалое. Обратимся к классике.

Александр Пушкин: «Иван Петрович осенью 1828 года занемог простудною лихорадкою, обратившеюся в горячку, и умер, несмотря на неусыпные старания уездного нашего лекаря, человека весьма искусного, особенно в лечении закоренелых болезней, как то мозолей и тому подобного». Федор Достоевский, «Двойник»: «...сморщась, как бедняга, которому наступили нечаянно на мозоль». Иван Тургенев, «Новь»: «Еще что? Я натер себе мозоль: один сапог ужасно велик. А теперь я голоден, и голова трещит от водки». Чехов: «Его стесняла мозоль на ноге, и он просил позволения надеть туфли Сергея Сергеича», «Целый день ходил он по городу, настраивал фортепиано, и целый день ему казалось, что весь мир глядит на его ноги и видит на них сапоги с латками и с покривившимися каблуками! Кроме нравственных мук, ему пришлось еще испытать и физические: он натер себе мозоль».

Николай Гоголь набросал знаменитую сценку в «Женитьбе»:

Подколесин (один). Кажется, пустая вещь сапоги, а ведь, однако же, если дурно сшиты да рыжая вакса, уж в хорошем обществе и не будет такого уважения. Все как-то не того... Вот еще гадко, если мозоли. Готов вытерпеть бог знает что, только бы не мозоли. Эй, Степан!

Степан. Чего изволите?

Подколесин. Ты говорил сапожнику, чтоб не было мозолей?

Степан. Говорил.

Подколесин. Что ж он говорит?

Степан. Говорит, хорошо.

…и были воспеты художниками.  Казимир Малевич. Мозольный оператор в бане. Ок. 1911–1912. Городской музей (Стеделик музеум), Амстердам

Не стоит думать, что мозоли были чисто русским феноменом, помимо Теккерея, о них писали и Флобер: «Удалить мозоль и то иногда бывает больнее», и Джойс: «...у младшего муниципального секретаря мозоли дают себя знать… – Ох, мои мозоли! – жалобно простонал он. – Пойдемте, бога ради, наверх, чтобы я мог хоть присесть! У-у! Ох-хо-хо! Позвольте!»

Так что, как мы видим, мозоли действительно были бичом той эпохи. Соответственно возникла целая культура по их излечению, ставшая профессией «мозольный оператор», впрочем, не очень почетной. Александр Куприн в «Поединке» отмечал: «Каким, например, путем вырабатывает жизнь тюремщиков, акробатов, мозольных операторов, палачей, золотарей, собачьих цирюльников, жандармов, фокусников, проституток, банщиков, коновалов, могильщиков, педелей?» Владимир Гиляровский вспоминал: «В банях мальчики работали при раздевальнях, помогали и цирюльникам, а также обучались стричь ногти и срезать мозоли». Его товарищ Чехов набросал сценку «В бане»: «Я вас помню, ваше благородие, – начал цирюльник, ставя одиннадцатую банку. – Вы у нас в прошлую субботу изволили мыться, и тогда же еще я вам мозоли срезывал».

Так что в России срезание мозолей проходило по нижней шкале престижности, хотя Казимир Малевич не побрезговал нарисовать картину «Мозольный оператор в бане». А в Китае, напротив, искусство срезания мозолей было окружено почетом. Константин Станюкович описывал это так в «Вокруг света на «Коршуне»: «В каюте старшего штурмана старик-китаец с большими круглыми очками уже разложил свои инструменты и, опустившись на колени, с самым глубокомысленным видом, как-то нежно присюсюкивая губами, осторожно буравил маленьким буравчиком мозоль на ноге почтенного Степана Ильича.

– Что это он делает тут у вас, Степан Ильич? – спросил кто-то, заглядывая в каюту старшего штурмана.

– Мозоль снимает. Рекомендую, если нужно. Отлично они производят эту операцию. Правда, долго копаются, но зато с корнем извлекают мозоль, и ни малейшей боли».

Люди бедные обходились без операторов, как у Лескова: «Я этим ножиком себе и своей попадье в теплой бане отмягшие мозоли обчищал». Но в чем же причина повсеместного тогда страдания от мозолей? Почему сейчас не наблюдается ничего подобного? Я понимаю это так: мозоли возникали от тесной, неудобной обуви, несмотря на то что ее шили на заказ. Материалы и технологии того времени не позволяли сапожникам предоставлять клиентам мягкие и прочные сапоги. Значительная часть людей ходила с натертыми ногами, мучаясь на каждом шагу. Плюс не имелось удобных пластырей и прочих средств гигиены, как сейчас. Отсюда и вышеописанные страдания Подколесина.