О том, как не надо растить свободную личность

Оказывается, кто-то может наивно полагать, что прилагательное «маленькие» в названии произведения Пушкина означает рекомендацию «для маленьких». Фото агентства «Москва»

Около 100 лет назад театр в России стал общедоступным. Октябрьский переворот и смена власти в стране привели в зрительный зал публику, которая раньше там никогда не бывала. И если раньше партер и ложи были привилегией аристократии и дворянства, а галерка, или, как ее еще называли тогда, «раек», – местом для студентов, то после распада Российской империи в театр хлынули рабочие и крестьяне.

Причем зачастую не из тяги к искусству, а потому, что очень хотелось узнать, как же при царе развлекались аристократы и буржуи. В мемуарах у актрисы Малого театра Веры Николаевны Пашенной есть очень красноречивые строки о непосредственности поведения нового зрителя. Театральным людям стразу стало понятно, что театру предстоит взять на себя миссию культурного наставника новой элиты.

С этой же целью, когда Сергею Владимировичу Образцову в конце 30-х годов дали наконец-то здание под его Театр кукол (который за шесть лет существования уже обрел и популярность, и своего зрителя, но до сих пор жил «на колесах»), то обставляя зону зрительского фойе, он остановился на антикварной мебели. В условиях новой реальности она была и не популярна, и не всегда уместна в уплотнившихся комнатушках коммуналок. В выборе поставить на этих трех квадратных метрах топчан для спанья или прекрасную, но бестолковую козетку, он оставался за необходимым.

Массивную, но непрактичную мебель люди сдавали в комиссионные магазины, чем оказали неоценимую услугу Образцову: зрительское фойе его театра украсили кресла и диваны в стиле чиппендейл с характерными изогнутыми ножками красного дерева и широкими сиденьями, обитыми атласом. Считая театр храмом культуры, Сергей Владимирович полагал, что если окружить зрителя прекрасными вещами в фойе, то даже маловоспитанный зритель, сидя на таком диване в ожидании звонков в зал, будет себя чувствовать по-иному. Он уже не сможет вести себя резко или вульгарно.

Созвучные идеи были и у Натальи Ильиничны Сац. Став руководителем детского музыкального театра, она перед каждым спектаклем выходила на сцену к юным зрителям и обращалась к ним с приветственным словом, в котором в свойственной ей увлеченной и темпераментной манере не только рассказывала о спектакле, но и о принятом театральном этикете.

Все эти усилия в совокупности возымели свои действия – вспомним муки героя рассказа Зощенко, который забыл надеть галстук в театр, или кадры старых кинохроник советских времен. Публика в театр шла не просто нарядная – в зрительном зале не увидеть было женщин в сапогах: только туфельки и обязательно маленькие сумочки, в которых непременно есть театральный бинокль. Отношение к театру было, как к чему-то не бытовому, куда нужно нести «лучшую версию себя».

Очередной слом эпохи изверг на нас новое поколение публики. Понятно, что 90-е годы были сложными, иногда трагичными, и многим было просто не до прививания эстетических требований своим детям. Но сегодня эти дети выросли и ведут уже своих детей к нам в театр, и мы, как когда-то Образцов и Сац, снова решаем вопросы прививания культуры. А это, как сказал Зощенко, «собачий вопрос».

Руководитель детского музыкального театра Наталья Сац перед каждым спектаклем выходила на сцену и обращалась к юным зрителям с приветственным словом. Фото РИА Новости

Корявое понимание этой теории привело к тому, что родители вообще никак не реагируют на порой дикие выходки своих отпрысков. Таких детей сразу не только видно в зрительном зале, но и слышно. Они будут разговаривать в полный голос, мешать соседям, играть в телефоне, а если кто-то сделает им замечание, то наткнется на возмущенный взгляд, а то и отповедь родителя, который убежден, что все в порядке.

При этом родители таких детей по первому же их требованию достанут из сумки бутерброд или пакет с чипсами, и этот хаос дополнится еще шуршанием целлофана, чавканьем и сопутствующими запахами. То, что это мешает окружающим, – не важно; важно, что мы растим свободную личность. А объяснять ребенку, что во время просмотра спектакля не принято есть и что существует разница между кинозалом и театром – слишком сложно, да и не в тренде.

Хотя что это я на детей набросилась? Выкрутасы взрослых зрителей на спектаклях тоже не подарок. Был такой случай. В тот вечер мы давали «Маленькие трагедии» по пьесам Пушкина. Уверена, что большинство читателей не нуждаются в кратком пересказе. Это действительно трагедии, все грустно. И масштабностью от знаменитых шекспировских они отличаются лишь тем, что Александру Сергеевичу, чтобы довести Сальери от замысла убийства до воплощения, нужен один акт, а сэру Вильяму, чтобы то же самое проделать с Гамлетом, понадобилось пять и приблизительно столько же часов сценического времени. Вот уж воистину, краткость – сестра таланта.

Так вот, в этот вечер на сцене нашего театра игрались «Маленькие трагедии» Пушкина. Спектакль начинался с довольно продолжительного монолога Барона из «Скупого рыцаря». Полный зал завороженно наблюдал, как в сыром мрачном подземелье умирающий старик, сражается со своими страхами, склонившись над единственным смыслом своей жизни – золотом.

И вдруг тишину зрительного зала прорезал... плач младенца. В самый кульминационный момент, когда барон осознает, что он смертен, а значит, его сокровища неизбежно попадут в другие руки, его вопль отчаяния разбудил ребенка, который до этого мирно спал на руках у зрительницы.

С этого момента спектакль пошел по другим рельсам. Потому что в соревновании между искусством и орущим младенцем побеждает громкость. А несчастье артистов на сцене заключается еще и в том, что они не могут разрушить пресловутую четвертую стену и должны продолжать играть, несмотря на творящийся в зале хаос.

Капельдинер в темноте, пробираясь через зрительные ряды на источник истерики, обнаружила в зале женщину с грудным ребенком на руках. И, шипя театральным шепотом, попросила ее выйти из зрительного зала, чтобы успокоить младенца в фойе и не мешать другим смотреть спектакль. Пока это все произошло, пока мама собрала себя, ребенка, все свои вещи и пробралась через сидящих соседей, барон на сцене благополучно скончался, а зрители, невольно отвлеченные действом в зрительном зале, пропустили половину трагедии Пушкина.

После спектакля капельдинер рассказала, как развивались события в фойе после того, как эта чудная женщина покинула зрительный зал. Когда ребенок успокоился, она спросила у матери: зачем же идти с грудничком на вечерний спектакль? Ответ нас всех поверг в шок, до сих пор вспоминаем с изумлением. Женщина ответила: «Ну, спектакль же называется «Маленькие трагедии»! Вот я и подумала, что это спектакль для маленьких!»

Конечно, можно порадоваться за мамочку, не читавшую раньше Пушкина, для которой, возможно, теперь открылся целый новый мир. И за ее ребенка, для которого знакомство с театром началось с солнца русской поэзии и одного из самых грандиозных его творений. Но остается вопрос: а за что пострадали остальные 500 зрителей и артисты, работающие на сцене?

Как в известном анекдоте, похоже, все надо начинать заново. Это я про прививание культуры.