Алексей Портанский
В отличие от прежних турпоездок пересекающие границу с Грузией молодые россияне понимают, что дорога обратно будет не скоро. Фото Reuters
Тема эмиграции из России вновь актуальна. По подсчетам погранслужбы, за первое полугодие 2022 года границу пересекли без малого 3,88 млн человек, правда, часть из них вернулась. Всеми признается очевидный рост эмиграции на 25–50% в сравнении с тем же периодом прошлого года. Получается, что эмиграция-2022 сопоставима с российской эмиграцией первой волны 1917–1924 годов. Никто не думал, что такое возможно.
Предыдущий всплеск эмиграции случился в 2012 году: согласно исследованию аудиторско-консалтинговой компании ФБК, если в 2011-м из РФ уехало 36 774 человека, то в 2012-м – 122 751. У того скачка были свои, в том числе политические причины. Но в любом случае данные 10-летней давности на порядок ниже сегодняшних.
Почти во всех волнах эмиграции из России после 1917 года выделялся особый мотив: страх за свою жизнь и судьбу детей. Очередная волна эмиграции в начале 1990-х, «экономическая», тоже несла в себе элемент неуверенности в будущем.
В середине 1990-х мне как журналисту довелось проследить судьбу реальных россиян, решивших покинуть страну. Я нашел замечательную супружескую пару Алексея и Марину Истоминых (фамилия изменена), которым было по 37 лет, напросился к ним в гости. На кухне их уютной квартиры в конце Ленинского проспекта они ответили мне на главный вопрос о причинах их отъезда. «Мы не хотим еще раз увидеть из окон нашей квартиры колонну боевой техники, двигающуюся в центр города, как это произошло 19 августа 1991 года, особенно беспокоимся в этом смысле за нашу дочь», – сказали почти одновременно Марина и Алексей. Глубокая убежденность, прозвучавшая в их голосе, не оставляла сомнений – они все обдумали, взвесили и приняли окончательное решение.
Дочь была заблаговременно отправлена к знакомым в США, затем и родители перебрались в Канаду, как планировали, – семья воссоединилась. Первые два месяца было особенно тяжко, рассказывала мне Марина в кафе в центре Торонто. Несмотря на то что в Москве они успешно прошли в канадском консульстве все этапы конкурса для экономических эмигрантов, оказалось, что в Стране кленового листа в их услугах физика, кандидата наук и преподавательницы физики с отличным знанием английского языка мало кто нуждается. Они рассылали десятки писем в различные компании и практически отовсюду получали ответы с одной и той же причиной отказа: «Но у вас же нет канадского опыта!». «От этого порой опускались руки, – сокрушалась Марина. – Ну разве можно нас упрекать в отсутствии канадского опыта, если мы впервые прибыли в страну?»
После нескольких месяцев безуспешных попыток получить предложение от местной компании Алексей решил создавать свое дело. В результате долгих и непростых поисков наконец нашел нужных партнеров-инвесторов и смог заинтересовать их бизнесом, связанным с поставками сельхозоборудования в Россию.
Истомины с самого начала не захотели искать опоры среди русских в Канаде, и тому были причины. В Торонто Марина показала мне дома с нашими соотечественниками, где каждый месяц в определенный день все почтовые ящики наполнялись стандартными желтыми конвертами, в которых лежали извещения о получении очередного пособия. Этим людям нравится в Канаде – пособия в принципе хватает на удовлетворение базовых потребностей, найти работу они не особенно стремятся.
Делают ли такие россияне лицо русской эмиграции? Отчасти да. Не потому, что их больше, чем трудяг, а потому, что последние, найдя работу, растворяются в местном обществе и не желают засвечиваться среди соотечественников, ставших «пособниками» (то есть получателями пособия). Истомины выставили для себя иную планку – еще на встрече в Москве они объяснили мне, что собираются приложить максимум сил, чтобы самостоятельно преодолеть препятствия в новой стране, и не будут обращаться за помощью к русской общине.
|
|
Выходцы из Азии, не в пример нашим соотечественникам, готовы защищать свои права дружно и вместе. Фото Reuters |
Почти у каждой общины есть свое лицо, традиции. Португальская купила целую улицу возле рынка в Торонто. Среди таксистов Монреаля довольно много греков – они охотно помогают найти работу своим соотечественникам. Если в офисе какой-либо фирмы получил место выходец из Юго-Восточной Азии, через год там вполне может появиться его земляк, а через три-пять лет этот офис «пожелтеет» наполовину.
Там, где работает иммигрант из России, второй русский скорее всего не появится, во всяком случае, первый вряд ли поможет ему с местом. Об этом мне говорили и российский посол в Оттаве Александр Белоногов, и священники Русской православной церкви в Оттаве, Монреале и Торонто, и редактор русскоязычной газеты «Вестник» в Торонто. Отчего же русская община не такая, как другие?
Эмиграция из России каждый раз следовала за глубокими социальными потрясениями. Представители разных волн эмиграции либо враждовали между собой, либо скрывались друг от друга. Выходцы из СССР долгое время отождествлялись с большевистским злом и сталинизмом, поэтому зачастую стремились изменить фамилии, раствориться в другой восточноевропейской иммиграции, чтобы снять с себя подозрения и скорее получить работу. Свой «вклад» в разложение «враждебной» советскому государству эмиграции внесли НКВД-КГБ. Не способствовал сплочению русской общины за рубежом и раскол Русской православной церкви.
«Гражданская война в России в виде разного рода репрессий и гонений продолжалась многие десятилетия, – с грустью говорил мне Владимир Иннокентьевич Гребенщиков, сын офицера-белогвардейца, вынужденный покинуть Родину в 1919 году вместе с родителями, а в середине 1990-х – профессор университета в Оттаве. – Все это отразилось на нас, живущих здесь, но хочется надеяться, что эти мрачные времена уже в прошлом».
Совсем иначе выглядит украинская община в Канаде. Ее влияние на внутреннюю жизнь Канады – неоспоримый факт. В той поездке мне рассказали историю, похожую на анекдот: в 1980-е годы на бумажном канадском долларе вместо привычной для канадцев утки предлагалось изобразить украинский вареник. Выяснилось, что это вовсе не анекдот, а правда. В центре Оттавы украинская община за свои средства соорудила новое здание посольства для киевских дипломатов. Неудивительно, что уже тогда, в 1990-х, канадское правительство говорило об особых отношениях с Киевом, а не с Москвой.
Эти зарисовки 30-летней давности могут быть восприняты как назидание для сегодняшней эмиграции. Это отчасти так: поиск работы, интеграция в стране – все эти проблемы придется решать нынешним эмигрантам, как и их предшественникам. К сожалению, и сегодняшняя эмиграция не избавлена от элемента страха и неуверенности в завтрашнем дне, как это было у представителей почти всех волн русской эмиграции. Но вместе с тем что-то изменилось и в лучшую сторону.
Уехавшие из России в немалом количестве айтишники, а также представители творческих профессий – люди, привыкшие к постоянному общению между собой. И эти привычки они нынче сохраняют, оказавшись в Армении, Грузии, Казахстане, Турции или Сербии. Они активно помогают друг другу в поисках работы, жилья и пр., считая такое поведение совершенно естественным. И в этом они, пожалуй, заметно отличаются от эмигрантов прошлого века.
Немало из них, вероятно, останется за рубежом надолго, что обидно для нас. Но одновременно это означает, что русская эмиграция неизбежно начнет меняться, она уже меняется. И мое представление о ней, сложившееся в середине 1990-х в Канаде, наверное, уйдет в историю, а надежды эмигранта первой волны Владимира Гребенщикова на то, что «мрачные времена уже в прошлом», сбудутся.
