Петербург как преступление

Кришнаиты идут по Невскому навстречу мечте. Фото автора

(Продолжение цикла очерков. Начало см. в «НГ» от 03.03.22, 30.06.22, 14.07.22)

Шутка ли это?

Приезжая в Петербург раз за разом, не замечаю больших перемен.

Вот глянул на герб города – два перекрещенных якоря: речной и морской, сверху символы самодержавия.

Таким образом, якоря брошены, что означает: нет движения. Многое осталось действительно прежним. Учтем хотя бы запах метро, что связывает, соединяет эпохи.

Милая Лиля

В парк Фонтанного дома идут разные люди. Тянутся сюда и самодеятельные поэты. Здесь им привольно: можно оставить автограф на стене, черкнув любимые строки. Иные пишут уже в подворотне – преддверии парка, где сильный запах мочи. Выражают наболевшее, как авторы наскальных рисунков. Но чаще попахивают графоманией – этой поэтической первобытностью.

«Поэты» соревнуются друг с другом: кто-то тем, что пишет крупнее. Всех превзошла Лиля Глонди: надпись ее видишь издалека.

Вот покидаю парк, минуя подворотню. Выхожу на Литейный. Запах мочи забывается. Вдруг вспоминаю другое – «Бандитский Петербург». Но тема Лили не меркнет, торча в голове первобытным гвоздем. Ах, милая Лиля!

На семи ветрах

Память двух писателей увековечена на улице Рубинштейна – Ольги Берггольц и Сергея Довлатова: они жили на этой улице. На доме Берггольц – мемориальная доска со скульптурным образом писательницы, как бы приподнятым над землей. Другое с Довлатовым: скульптор поставил его на землю, показав и унылые подробности быта. Разные писатели – разные судьбы: каждая по-своему интересна. Но никто не останавливается у памятных мест.

Семь углов у улицы Рубинштейна (если не брать серединные): с двух она начинается, пятью завершается. Вспоминаются семь ветров – те, что символизируют время.

Все смешалось на брегах Невы

Есть такой город – литературный Петербург: герои романов и повестей живут в нем. Иные знакомы настолько, что Петербург без них не представишь. На их воображаемое присутствие хочется реагировать, вспоминая, где писатели поселили их. Так и поступаешь. На улице Гороховой обращаешься к Обломову: «Выходите, Илья, надо развеяться». На Владимирском проспекте приветствуешь девушек: Аню и Дашу из «Обойденных» Лескова. Наконец ты на канале Грибоедова. И вот пахнуло ветерком. И думаешь: это прошел Мечтатель – из «Белых ночей» Достоевского.

Грань между реальностью и воображением стирается. Петербург творит чудеса.

Раздумья на Полицейском мосту

Измучившись долгой ходьбой, останавливаюсь на мосту через Мойку, названном некогда Полицейским. Накрапывает дождь. Заключенная в гранитные берега Мойка мрачнее туч. Людской поток тоже несвободен, заключенный в рамки проспекта. Пешеходы не рады непогоде. Небеса спорят с Петербургом. Но, ощетинившись шпилями, он не согласен с ними – будто предостерегает небеса.

Все так же горделивы фасады. И грозен скульптурный монарх, вознесенный на пьедестале перед Исаакием.

Гордость и предостережение – осудила бы Петербург Джейн Остин.

Неужели и вправду «омега»?

Александро-Невская лавра. Там, где менее людно, стоит домик для кошек. Видны три его обитателя – довольные жизнью кошки. Одна смотрит из домика – блаженно «улыбается». Еще одна наверху домика – нежится на утреннем ветерке. Но место вверху заняла вдруг чайка – одна из крупнейших. Нечто царственное видится в ней. Кошка же уходит с опущенным хвостом, словно являя почтительность. Подходят два человека. Один в подряснике, с выпирающим животом. С ним женщина. Он занимается кормлением кошек, она – отгоняет чайку, пренебрегая царственным видом: чайка претендует на кошачий корм.

В тему любви внесена конкретика, явно противореча духу Евангелия.

Иду дальше по лавре. К трапезной подкатывает машина – черная дорогущая «ауди». Водитель выставляет припасы. Здесь тоже своя конкретика. Полный впечатлений, я покидаю лавру. Над воротами значится: «альфа» и «омега» – начало и конец всему. За живое берет, конечно, «омега».

Перламутровка

Едва вступив на Невский, я вынужден был удивляться. Там, где нет и травинки, мелькнула тень бабочки. Мелькнула – и нет: бабочка не открылась взору.

С легким разочарованием я двинулся дальше. И был весьма награжден. На газоне у Аничкова моста, где бархатцы и прочие «незабудки», витала красавица перламутровка – редкая бабочка и для сельских мест. Восторженный, я замер на месте, став неподвижным, как скульптурные группы – известные украшения Аничкова моста.

Когда бабочка исчезла, я вышел на берег Фонтанки, отходя от сильных впечатлений. Река волновалась под солнцем. Ее покорили ярчайшие блики, что вспыхивали, ярко горели. Настал миг умиления. И лилии у Аничкова дворца блаженно покачивались на легком ветру.

Встреча с Пушкиным возможна

Невский проспект. Движущая сила толпы победит здесь любого. Но есть на Невском сюрприз – дворец Белосельских-Белозерских.

Дворец изящен. Взор приковывают атланты: одинаковые на первый взгляд – но с разными выражениями на лицах, что надо еще уловить. Один размышляет, неся легкую грусть, другой мучается, поддерживая тяжесть, выражая чуть ли не безнадежность. Много раз любовался атлантами. А ныне вдруг осенило. Вспомнил Пушкина, его «Элегию»: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…»

Скульптор оказался философом, показав две стороны жизни. Встреча с Пушкиным, можно сказать, состоялась.

Молодежь рассуждает о власти

У Инженерного замка задержались молодые: несколько парней и девушек. Оживленно разговаривают.

Проходя мимо, слышу: «Пушкин назвал его плешивым щеголем…» Вспоминаю стих об Александре: «Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда…» (Пушкин здесь не жалел красок.) Было ясно: размышляют о монархе, причастном к убийству Павла I – обитателя Инженерного замка.

Оборачиваюсь к замку. На фризе вижу текст – выдержку из Псалтыри, содержащую «долготу дней».

Нахожу связь с только что услышанным, веря в долгоденствие страны, где молодые глубоко рассуждают. Но много ли ныне таких?

Невским байкерам

Петербург пока что хранит равновесие. Одно уравновешено другим: агрессивность шпилей пассивностью куполов, порывы улиц – спокойствием рек и каналов…

Пусть остается равновесие. Иначе грядет анархия. Сорвутся скульптурные кони, что над Главным штабом, и промчатся по Невскому, пугая байкеров – тех, кто не знает удержу.

Бедные байкеры! Ведь диссонансы возможны.

Гимн Кришне на Невском проспекте

На Невском звучит музыка. То там, то сям располагаются музыканты – порой целые ансамбли, спорящие с шумом проспекта, ждущие денежных приношений. Они делают музыку, но она чаще бедна. Блеклая форма затмевает содержание, лишенное ярких красок…

Но вот по Невскому шествуют кришнаиты – воспевают Кришну под звуки мриданги. Яркие одежды, красивые лица, танцевальный настрой – все впечатляет. Они выражают радость – искреннюю, как пение птиц. Радость искрится в их глазах, имея способность передаваться другим.

Кришнаиты идут навстречу мечте, укрепляясь в вере с каждым шагом. Они не ждут никаких наград, утешаясь собственной радостью.

Музыка их – с заглавной буквы: она украшает мир.

Коллаж

Просыпаясь утром в Петербурге, слышу грохот трамваев и крик чаек, принимая это за доминанты города…

Иду по мосту Александра Невского. Стая скворцов расположилась на проводах над мостом. Рев машин неимоверный. Но посвисты скворцов все же слышны. Радуюсь этой победе…

У колоннады Казанского собора приютился саксофонист. Мелодия его окутывает колоннаду и прилегающую площадь, придавая всему столь легкое звучание…

Петербург живет содержательной жизнью. Продолжаются экскурсии даже по крышам. Коктейли в честь известных поэтов предлагают в одном из кафе. И встречаются влюбленные у памятника Пушкину…

Но скорбит скульптурный Достоевский. Он на Владимирской площади – еще одна доминанта Петербурга.

Петербург – это преступление

«Помни об окраинах» – есть такая надпись на Невском проспекте: кто-то поместил ее на столбе.

Огромные толпы были пригнаны из провинции, чтобы строить Петербург, – толпы обреченных на скорую смерть. Роскошь петербургских построек несла нищету окраинам, знавшим часто одно – мрак, грязь, сифилис… Прочитав такую надпись, вдруг оторопеешь, будто оказался в другой эпохе, будто услышал мистическое внушение и вместе с этим окрик надсмотрщика…

Петербург – это преступление, тяжкое преступление перед народом. 

Санкт–Петербург–Пермь