Юрий Гуллер
Мой роддом находился на 3-й Мещанской, ставшей потом улицей Щепкина.
Попробую начать с начала. А как начать с самого начала, если я этого «самого начала», то есть момента моего появления на свет, решительно не помню? Склероз. Причем, оказывается, действующий вот уже 70 с лишним лет, с самого рождения! Придется воспользоваться плодами памяти моей старшей сестры, а также записками, которые мама передавала из роддома «на волю» родственникам.
С бумагой в стране во все времена (кроме, наверное, периода жизни героев «Служебного романа», которые рвут эту самую бумагу почем зря) была напряженка, а потому мамины записки писались на невообразимых лоскутках, которые трудно прочесть, но можно при желании расшифровать.
Итак, слово моей сестрице, которая вспоминает декабрь 1944-го в одной из спровоцированных мною публикаций: «В декабре 1944 года у меня появился брат Юра. В роддом к маме я ездила сама на трамвае. Время было голодное, но брат, несмотря на это, родился крупным и требовал много грудного молока. Для этого маме надо было пить чай с молоком. Мы передавали ей какую-то еду и пол-литра молока, которое покупали у приезжавших в город молочниц. Мама очень волновалась, писала нам взволнованные записки по поводу того, что мы голодаем, и в свою очередь старалась урвать от своих обедов и ужинов, выдаваемых в роддоме, что-нибудь для нас. Помню, как она однажды передала нам сахар – пять кусочков! – и немного черного хлеба. Домой брата привезли в чужом одеяле, так как по ордеру, который нам дали, купить его не удалось – не было в магазине…»
Мой роддом находился (здание и сейчас стоит) на 3-й Мещанской, ставшей потом улицей Щепкина. Это бывшая Старо-Екатерининская больница. До меня там родился Владимир Высоцкий и еще множество людей: роддом этот был единственным на всю Марьину Рощу, Мещанские улицы и целое столпотворение окрестных переулков.
От моих первых недель жизни сохранился где-то в ящиках стола роддомовский номерок на кусочке хрупкой от времени клеенки и, как я упомянул, несколько маминых записок. Обращаясь к мужу, моему отцу, мама писала: «…Шурик, очень хорошо, что ты взял справку на приданое. Только не торопись, выбери одеяло поприличнее; если будут голубые, то для сына бери голубое, следующий цвет – синий и бордовый. Белье смотри, чтобы было белое. Может быть, где-нибудь есть в магазине… О сыне. Хорошо стал сосать. Как только приносят, сейчас же начинает, как галчонок, раскрывать рот, и только поднесешь его к груди, как пиявка, присасывается. Он очень умный и благоразумный мальчик (весь в маму), как только насытится, засыпает (в бабушку). Только мордашкой похож на папу, особенно – носик (солидный), ресницы-метелки, а вот глаза не пойму…»
|
|
Счастливое детство 50-х годов прошлого века. |
Из этой череды событий я еще много чего не помню. Не помню, как меня пеленали на огромном, лет за 100 до этого бывшего обеденным, а потом лет 30, уже на моей памяти, кухонном столе (самое теплое в квартире место). А купали меня в большом оцинкованном корыте, по форме немного напоминавшем гитару. Как купали – не помню, но корыто это еще много лет висело у нас дома; сначала в ванной, а потом – на стенке в коридоре.
В те годы вещи служили долго: качество было другое или отношение к вещам, но скорее всего – вечная экономия: пользуйся до тех пор, пока не развалится! По этому принципу носились, а потом перешивались для младших членов семьи вещи. Придется снова обратиться за воспоминаниями к сестре: «Все детские вещи мама шила и перешивала из старых взрослых вещей. Даже зимнее пальто. Шить она никогда не училась, делать это приходилось от безысходности, она мучилась, но все же мы были одеты. Когда я уже училась в институте, она сшила мне из дешевого кашемира два костюма, а из папиных рубах – две блузки, и я чувствовала себя очень нарядной…»
|
|
Все детские вещи мама шила и перешивала из старых взрослых вещей. Фото РИА Новости |
Нафталин помогал бороться с молью, а самым испытанным средством от клопов был кипяток. Время от времени диван раскрывал свои внутренности, стулья переворачивались, и все деревянные части, щели и стыки усердно поливались из чайника кипятком. Впрочем, клопам это было по барабану – через какое-то время они перекочевывали к нам от соседей, выползали из незамеченных щелей, и борьба начиналась вновь.
Свой первый в жизни день рождения я почему-то не помню совсем. Опять склероз? Но сохранилась цветная открытка, адресованная мне сестрой. Привожу ее полностью: «Милый мой Юрик! Поздравляю тебя с днем твоего рождения и желаю скорее вырасти, быть хорошим, умным мальчиком. Сегодня тебе исполнился год. Ты первый раз празднуешь свое рождение и ничего не поймешь, что я написала, но когда ты вырастешь большой, ты прочтешь. Желаю, чтобы твое рождение было еще 100 раз. Твоя сестра Лена».
Недавно я, разбирая архивы, прочел это послание (выполнил «завет»). А вот насчет того, что мне суждено отметить это событие 100 раз, увы, сильно сомневаюсь…
Ладно, хватит жить воспоминаниями родных, ведь у меня и своих хватает, но, как пишут в конце некоторых книг, это уже тема для другого рассказа…
