Ольга Елагина
Даже ребенок лучше нарисует! Фото Романа Пименова/PhotoXPress.ru
История эта, в общем-то, мало чем примечательна. Но один недавний диспут заставил ее вспомнить.
Дело было летом, лет 15 назад. Я оказалась на даче в чрезвычайно приятной компании. Хозяева дома – красиво стареющий театральный режиссер, меломан, да еще и преподаватель ГИТИСа, и его молодая жена – праздновали то ли премьеру, то годовщину.
Сидели мы на веранде, которая выходила на пруд. Стол ломился, по газону бегали хозяйские дети 4 и 5 лет с античными именами, которыми счастливые родители иногда подзывали их к столу:
– Платон! Евдокия!
Разговоры текли о театре, живописи и музыке в духе, а «как вам премьера» и «ах, это прелестное пиццикато в конце третьей части». Молодая хозяйка, не так давно приехавшая из поселка под Самарой, но уже освоившаяся в новых обстоятельствах, очень к месту вспомнила о рисунках Гюго, которого широкая публика совсем не знает как художника, а напрасно, напрасно.
Словом, застолье лилось приятно и нежно.
До тех пор пока не появился водитель Толик – краснощекий крепкий мужик лет пятидесяти, бывший военный. Он привез одного из запоздавших гостей, издателя журнала об искусстве. И от охватившего всех летнего счастья, замешенного на белом вине и сосновом вечернем воздухе с душком топившихся рядом бань, этого самого Толика великодушно позвали к столу.
Поначалу его присутствие было даже кстати. Толик разжег угли, разложил на решетке шашлык, успевая свободной рукой оттеснять от раскаленного мангала античных детей. Потом помог наколоть дров хозяйскому Джамшуту. Как будто отрабатывал свое право находиться в кругу…
|
|
Присутствие некоторых мужчин на дачном застолье иногда выгодно – они могут разжечь угли, разложить шашлык, но об искусстве с ними лучше не говорить. Фото Дениса Медведева/PhotoXPress.ru |
– И сколько вы за это заплатили?
– 800 тысяч.
– Я бы вам за 8 такое изобразил, – сказал Толик.
– Обязательно к вам обращусь, – сдержанно сказал новоиспеченный владелец Бурлюка.
Гости переглянулись – объяснять Толику сущность концептуального искусства было, конечно, бессмысленно. Но беда водителя была в том, что ему хотелось говорить, донести свои соображения до публики.
– Даже внуки вон ваши, – Толик кивнул в сторону хозяйских детей, – лучше нарисуют. Вы не расстраивайтесь, конечно, но это ж хуже черного квадрата. Для квадрата хоть линейку взять надо, померить, чтоб стороны одинаковые. А это сплошная хрень!
– А что же, по-вашему, не хрень? – спросила стилистически лысая дама с сонными глазами.
– Да хоть что. Вот, например, Пушкин, Шишкин.
– И какая же работа Ивана Ивановича вам больше всего отзывается?
– Шишкина? – не понял Толик. – Да все у него хорошо. Елочка, березки, кашка у забора – все как настоящее нарисовано. Искусство для человека должно быть, а не наоборот!
– Толя, ты, наверное, езжай, – сказал издатель. – Я ночевать останусь.
|
|
Картина знаменитого художника-футуриста может стоить очень дорого. Давид Бурлюк. Женский профиль. 1959 |
Из вежливости кто-то ему ответил, что в ценообразовании в искусстве важна и легенда, и личность творца, но в основном публика Толиком уже тяготилась. Соображения наивного зрителя были давно известны и скучны даже для полемики.
И когда Толик наконец отчалил, так и не осознав своего фиаско, мы, конечно, переглянулись. Кто-то покачал головой, кто-то хмыкнул. Хозяин высказался довольно резко – мол, интересен фрукт, но быдловат.
– А знаешь, Ваня, – заметил издатель, глядя на пруд, – если твой Платоша будет тонуть, этот быдловатый ведь за ним первый бросится.
Так оно в итоге и вышло. Правда, спас Толик не хозяйского сына, а 16-летнюю незнакомую девочку. Отбил от компании очень горячих горцев и умер от трех ножевых ран.
Морали тут, пожалуй, никакой нет. Но чем дольше живу, тем чаще мне видится во всем этом некая связь. Не между наивным зрением и геройством, но между «культурностью» и малодушием, отвлеченной изысканностью и безразличием.
Может, дело тут вовсе не в Толике, но вот ведь, вспомнилось.
