Секрет Джоконды

В том ноябре в Париже целыми днями шел мелкий колкий дождь.

В том ноябре в Париже было особенно холодно и тоскливо. Целыми днями шел мелкий колкий дождь. Под дождем печально бродили негры, предлагая хлипкие зонты, которые выворачивало наизнанку при первом порыве ветра.

Все дни я проводила в музеях. Туристов было немного, и по утрам можно было бродить по Лувру почти свободно, не говоря о музеях Родена и Мармоттана.

В Лувре я и увидела Виктора.

Огромный, лысый, он стоял прямо напротив Джоконды, возвышаясь над крикливой стайкой китайцев почти на полметра. На его розоватом черепе отражались потолочные лампы. Одет он был с небрежным шиком – синий пиджак поверх темно-красного свитера с воротом, подпиравшим седую эспаньолку. Он стоял не шелохнувшись и смотрел на картину пристально, с легкой усмешкой, словно играл с ней в гляделки и намеревался победить.

Джоконда размещалась под бронированным стеклом, которое сильно бликовало. Так что единственной возможностью разглядеть картину было – встать четко перед ней. Я попыталась протиснуться к ограждению, и один из китайцев толкнул меня прямо на Виктора. Я пробормотала свое «So sorry». Он медленно, словно отходя от сна, повернулся, скользнул по мне взглядом и ответил на русском:

– Неважно.

Я смотрела на Джоконду не больше минуты, потом меня оттеснили китайцы, и я двинулась к крылу Ришелье попытать счастья с малыми голландцами.

Через два дня я пришла в Лувр к самому открытию и сразу отправилась к Джоконде. К моему удивлению, лысый гигант уже был там и так же пристально смотрел на картину. Я встала рядом. Джоконда улыбалась своей мерцающей улыбкой, но сосед интересовал меня куда больше. Было в нем что-то зловеще-притягательное. Я дождалась, когда он наглядится на полотно, и, набравшись храбрости, спросила:

– Вы приходите в Лувр ради одной картины?

– Да, – ответил он без удивления. – С остальными все более-менее ясно.

Он кивнул, давая понять, что наш small talk окончен, направился к выходу из зала, но вдруг обернулся:

– Вы кажетесь милой девушкой. Выпьете со мной кофе? Мне нужно с кем-то побыть.

– Я только пришла.

– Вы не пожалеете. Я раскрою вам секрет «Моны Лизы».

Через несколько минут мы сидели в café Ruc, что через дорогу от Лувра.

– Я живу здесь с 1978 года. Успел посмотреть на Лувр, пока его не изуродовали... В юности пытался писать, но вовремя понял, что у меня нет таланта. А калякать шаржи на Монмартре – слишком скучно.

– Чем же вы занимаетесь?

– Продаю картины. Покупаю задешево, продаю задорого. На то и живу. В 90-е здесь началась мода на советских художников. А в России их отдавали за бесценок. За три года я купил квартиру на Елисейских полях… Ну вот, вы меня уже осуждаете… Впрочем, осуждайте. Я – нехороший человек. И делал непростительные вещи…

– Вы обещали открыть секрет «Моны Лизы», – напомнила я.

– Секрет… А вы-то сами что думаете?

– Не знаю. Есть теория, что это автопортрет да Винчи.

– Туфта, – ответил Виктор. – Еще скажите, что это его любовник или женщина на сносях. Я все это проходил.

– Хорошо, какая у вас версия?

– Это не версия. Я точно знаю, кого написал Леонардо.

Глаза у Виктора были такими черными, что в них не просматривался зрачок. От этого взгляда мне сделалось неуютно. Он понизил голос и немного подался вперед.

– Леонардо написал Его.

– Кого?

Он посмотрел на меня сердито, словно я задела его своей бестолковостью.

– Дьявола, разумеется, – ответил он.

– Ясно. Дьявола.

Единственная возможность разглядеть картину под бронированным стеклом – встать четко перед ней.   Фото Reuters

Он говорил быстро и сбивчиво, с большим жаром.

– Зачем же вы ходите на нее смотреть? – спросила я.

– Интересно наблюдать, как она меняется.

– Картина меняется?

– Да, – подтвердил Виктор. – Во взгляде, в уголках рта, в смещении теней… Это едва заметно, но с каждым днем Он проступает все больше. Знаете, когда я долго смотрю ему в глаза, он начинает со мной говорить. Дает советы… Иногда я ими даже пользуюсь…

Виктор издал неожиданно высокий смешок. Черные глаза нехорошо заблестели. Он вдруг схватил меня за руку и начал горячо шептать:

– Он не всем открывается... Эти бесчисленные идиоты, приходящие делать селфи с Джокондой… Они не догадываются… никто не догадывается… но я знаю, я знаю...

Этот человек был безумен. И мне стало страшно.

Я сделала вид, что иду в уборную, и выбежала на улицу.

Дождь кончился, над Парижем висел туман. Пасмурный черно-белый город походил на графический рисунок под слоем кальки.

Несколько дней я думала только о Джоконде, всматривалась в ее лицо, читала о впечатлениях, которые она производила. Одним улыбалась, другим скалилась, третьи ощущали преследование, четвертые испытывали желание, пятые пытались покончить с собой... И вдруг мне открылся ее секрет – Джоконда умела отражать внутренний мир смотрящего, его страсти и страхи, в зависимости от которых «менялось» ее лицо. Леонардо сделал невозможное. Красками на тополиной доске он изобразил не себя, не ученика и не жену флорентийского купца – он создал зеркало.

Мне очень понравилась моя теория. Я даже хотела проверить ее в Лувре, но побоялась.