В День памяти жертв политических репрессий

Поминая жертвы сталинских репрессий. Фото РИА Новости

Мама родилась 30 октября 1951 года. В этом году юбилей. Мы не виделись почти два года. Пандемия. Мир перевернут, семьи разделены. Скучаем. Сколько еще ждать? Сделаны прививки, но вирус не унимается…

Мама родилась в ссылке в Cеверном Казахстане. С момента рождения и даже раньше она – живой свидетель кошмара прошлого. Почему она родилась там – в глухой степи, в избе, а не в городской больнице, будучи внучкой известного врача и бывшего наркома здравоохранения ? Кто так решил? Жизнь? Обстоятельства? Судьба?

Какая судьба, если за каждым ее поворотом маячили люди! Конкретные, с руками, ногами, лицами. С именами и фамилиями. Не стихийные бедствия, не техногенные катастрофы, не случайности. Люди.

Кто конкретно отправил моих бабушку с дедушкой в это страшное место, сами они знали. Но главное, и они, и мама, и вся наша семья знали и знаем, кто построил систему репрессий, кто тот главный, что стоял у руля всей страшной машины, погубившей миллионы, изуродовавшей судьбы и жизни целых семей и родов..

Дед мамы – таджик – был одним из основателей Таджикистана (республика появилась в 20-х годах ХХ века). В начале карьеры – молодой, образованный перспективный политик, чуть позже – серьезный государственный деятель. Он влюбился (взаимно) в русскую – врача-вирусолога. Поженились, родили двух сыновей (один из них мой будущий дед). Молодая счастливая семья строила новую жизнь, новую страну и новый город-столицу на месте бывшего кишлака – для людей и для себя, мечтая о прекрасном будущем.

Но случился 1937-й. Арестовали сначала маминого деда, потом и бабушку. Год пытали в тюрьме. Ему было 39. Ей – 33. Бабушка лишь однажды мельком из окна своей камеры увидела изуродованного деда во дворе тюрьмы (может, специально показали?). В тот момент она поседела. Чтобы не крикнуть – не подать ему знак, что она тоже арестована, а дети неизвестно где, не дать ему повод сломаться и оговорить себя, она закусила губу и сжала кулаки до боли так, что ногти вонзились в кожу (шрамы остались навсегда). В камере ее поддержали подруги – такие же жены политиков и высших офицеров армии (они дружили и до тюрьмы, вместе оказались там и вместе потом прошли по жизни).

Деда мамы расстреляли в 1938-м. Бабушку «пожалели», выпустив через несколько лет.

Дети остались с бабушкой. Все вместе они голодали, нищенствовали. Поначалу мальчиков даже не исключили из школы (сын за отца не отвечает?), просто попросили прилюдно отречься от родителей на линейке. Они отказались. Директор выгнала их вон, а они на прощание разбили чернильницей окно ее кабинета, за что им грозил уже детский дом. Но каким-то чудом вышел из тюрьмы друг семьи и фактически усыновил мальчиков (так семья впервые стала еще и еврейской), принципиально сохранив им фамилию родителей. Дети дождались освобождения мамы, смогли окончить школу (другую, естественно, не с разбитым окном и мерзкой директрисой), но оставались «детьми врагов народа» – это клеймо было навсегда.

Потом началась война, оба, окончив военное училище, лейтенантами ушли на фронт (вот ведь загадка – в войне оказались пригодны все, и враги народа, и их дети-добровольцы). Старший погиб в 1943-м, незадолго до смерти «за подвиг» (это цитата) был награжден орденом. А чуть позже мой дед получил тяжелейшее челюстно-лицевое ранение, его отправили в тыл, провели сложные операции, «собрав» лицо. Для фронта он был уже не годен, подался в институт. А потом…

Потом красавца фронтовика посадили. А как иначе?.. И человек нашелся, и статья. Сын «врагов народа» и сам «враг». Почему-то пожалели в этот раз его маму (может, смерть старшего сына – красного командира спасла?). А вот отца моей мамы не уберегли ни его личные военные заслуги и ранения, ни подвиг и награды погибшего брата.

Родители мамы познакомились... в тюрьме – моя бабушка навещала своего арестованного брата. Бабушка с дедом были молоды, оба очень красивы (удивительно, но шрамы от ранения и операций совсем не портили деда). Любовь случилась моментальная, а свадьба быстрая (дней за пять все решили) – деда отправляли в ссылку, и бабушка решила ехать с ним.

Я спрашивала бабушку, каково было тогда ее еврейской маме: сын в тюрьме, дочь, войдя в семью «врагов народа», сама становится такой же, перечеркивая себе будущее (хотя в то время уже вовсю боролись с безродными космополитами, и ее будущее представлялось печальным), да еще и едет с мужем-арестантом в ссылку. По словам бабули, все родные ее замужеству были рады, прекрасно понимая ужас и абсурд той жизни и обстоятельств.

…Конец октября на севере Казахстана холодный, промозглый, дождливый и ветреный. Мама родилась в грозу (бабушка рассказывала, как было жутко, страшно и безысходно). В «родильной» избе как-то крысы загрызли младенца, поэтому бабушка совсем не спала – сторожила маму, которая родилась тяжело, болела, ее выхаживали.

Но семья была счастлива. Они были вместе. Дед работал в «рабочем поселке» (ссылка не предполагает безделья, это тяжелый каторжный труд). Бабушка вела «хозяйство» (они снимали комнатку в небольшом доме), растила маму, а потом еще и лечила деда: он заболел туберкулезом, нырнув однажды в ледяной колодец за упавшими туда инструментами – кто-то из рабочих уронил. Такая потеря грозила новым сроком (в лучшем случае, а ведь могли расценить как диверсию) и ему, и деду-бригадиру.

В какой-то момент у них совсем не было денег, дед не мог работать – помогла его мама, продав все, что было возможно, влезая в долги и отправляя детям и внучке почти всю свою зарплату, чтобы у моей мамы было молоко, а у деда нужные ему лекарства и продукты. Как они только все тогда выжили?..

В день смерти Сталина дедушка (как и все ссыльные) ликовал, кричал от радости, кружил на руках бабушку и маму, а бабушка плакала, ожидая еще худшего для семьи, новых сроков и детского дома теперь уже для моей мамы (страх пропитал людей). Но дедушка был уверен в том, что теперь они поедут домой. И правда, спустя какое-то время их отпустили. Не извинившись, конечно.

Потом был ХХ съезд, развенчание культа личности, реабилитация всей нашей семьи (точнее, того, что от нее осталось)… Дали неплохую квартиру вместо отобранной в 1937-м (позже предлагали бОльшую, но мамина бабушка отказалась: элементарное ей полагалось, а дополнительных благ от разрушивших ее жизнь она не хотела). Умерла бабушка мамы в 55 лет.

Мамин отец перенес четыре инфаркта, умер в 50. Каждый год 30 октября мы не только поздравляем маму, но и вспоминаем страшное время культа личности.

Кого считать жертвами сталинских репрессий? Расстрелянных и отсидевших? Безусловно. У нас таких – полсемьи. Но разве бабушка моя, выйдя замуж за репрессированного, уехав с ним в ссылку, с трудом выносив и родив там ребенка в жутких условиях, не жертва? Или «она знала, на что идет»?..

Разве мама моя, внучка и дочка «врагов народа», родившаяся в ссылке, чудом выжившая там, не жертва? Разве здоровье ее не подорвано навсегда условиями, в которых ее вынашивали и рожали, отсутствием элементарных продуктов, тяжелым климатом, где не всегда выживали взрослые мужчины, не говоря о малолетних детях? Или мама должна была предвидеть, где и в какой семье ей родиться?

Разве вся наша семья не жертва одного палача, лично подписавшего расстрельный список, в котором был мой прадед?

Разве миллионы – родные и близкие «врагов народа», потерявшие работу, учебу, возможность существования, вычеркнутые и выкинутые из социума, не жертвы?

Мама выросла с осознанием страшной трагедии своей семьи, вышла замуж, сохранив фамилию предков, стала известным врачом, родила и воспитала троих детей, спасла семью, вывезя всех в самый разгар бессмысленной гражданской войны из Таджикистана после распада Союза. Этот отъезд от родных могил – ее рана и боль, но она ни о чем не жалеет: спасала детей, маму, мужа; теперь у нее шестеро внуков.

Мы все ее обожаем, она особенная. Особенная мама, бабушка, теща. И конечно, в моральном, метафизическом плане, внутренне и духовно она не жертва. Она боец. Она, как и вся ее семья, боец всю свою жизнь.

И мы помним, и дети наши знают, что 30 октября – День рождения бабушки и День памяти жертв политических репрессий.