Вардван Варжапетян
|
|
Сергей Аверинцев: «Пока мы ставим мосты над реками невежества, они меняют свое русло». Фото с сайта www.psmb.ru |
Вот две истории.
***
Аверинцев Сергей Сергеевич (1937–2004) – филолог, богослов, поэт, переводчик, профессор МГУ и Венского университета, где преподавал последние годы. В Вене он и умер после тяжелейшего инфаркта. Прах свой просил предать земле в Москве, на Даниловском кладбище, и на могиле написать всего три слова «СЕРГЕЙ АВЕРИНЦЕВ, ЧТЕЦ». Что это? Смирение, уничижение? Академик, выдающийся интеллектуал и чтец… это ведь самый малый чин церковного клира, как пономарь и дьячок.
Уход Аверинцева для меня… не потеря, а утрата античного способа глубочайшего сосредоточенного мышления, возродившегося в Аверинцеве – и опять утраченного вместе с ним; с ним исчез один из цветов радуги. Наши встречи были всегда с улыбками, – не знаю, почему так получалось. Даже когда он рассказал про меня одной израильской газете: есть в Москве удивительный человек, полу-армянин-полу-еврей, издает армяно-еврейский вестник «НОЙ»… «Сергей Сергеевич, я ничуть не еврей; отец мой, да, армянин, а мама русская, из рязанской деревни». Он смущенно улыбнулся: «А вы не обиделись?» Как будто на него можно было обидеться! Ему, по-моему, можно быть только благодарным.
День, когда я узнал, что он пишет предисловие к первому полному изданию «Книги скорбных песнопений» св. Григора Нарекаци на русском языке, стал для меня праздником. И одним из счастливейших стал день, когда Сергей Сергеевич дал мне свое предисловие к стихам Нелли Закс, которые я издал («Звездное затмение». М., 1993). Я был и горд, и стыдно стало за страну, что не Россия, а я первым издаю на русском языке великую книгу. Три человека тогда на нее скинулись: Медея Сурмава, Марина Коган и Зеев Вагнер; переводчик Владимир Микушевич дал переводы и статью «Двери ночи», заключившую книгу.
А начинается предисловием Аверинцева («Писать стихи после Освенцима»): «Наконец-то, наконец в издательстве «НОЙ» выходит книга переводов, подготовленных Владимиром Микушевичем – как это выговорить? – еще в 60-е годы. По «обстоятельствам», которые тогда казались дошлым и практичным людям само собой разумеющимися, а сейчас представляются неправдоподобной байкой, издание, уже включенное в план, выбросили из этих планов ввиду… разрыва дипломатических отношений с Израилем. То был несусветный срам, лежавший на нас всех. Слава Богу, что он хотя бы теперь будет избыт». Готовый тираж, который помянул Сергей Сергеевич, пустили под нож, сварили из убитой книги обои. Как при Гитлере варили мыло из евреев.
«О какая смерть!/ Когда все ангелы-хранители/ с крыльями кровавыми/ изодранными на колючей проволоке/ времени висят!/ Почему черный ответ ненависти/ На бытие твое,/ Израиль?» Это – Нелли Закс. А стихотворением Аверинцева, как в маленькую дверь, читатель вошел в первый номер «НОЯ» (в 1992-м); а в последнем (№ 20, 1997) я сказал Аверинцеву «спасибо». Всегда буду ему благодарен. И его жене. Возможно, талант Аверинцева не воплотился бы в такой счастливой полноте, в «золотом сечении» своих дней и трудов, не будь с ним рядом Наталии Петровны.
|
|
Приняв награду (Госпремию) Михаил Гаспаров грустно сказал Борису Ельцину: «Чувствую себя как почтовая лошадь, которой после долгого перегона насыпали овса». Фото с сайта www.msu.ru |
Вот несколько мыслей Аверинцева:
«Я все чаще думаю, что, пока мы ставим мосты над реками невежества, они меняют свое русло». «Возможно, что современный вкус – ироничность, раскованность и прочая, и прочая – доведет свое торжество до того, что на всем свете не сыщется больше мальчика, мальчика по годам или вечного мальчика, чье сердце расширялось бы от больших слов Вергилия… Об этом страшно подумать. Если это случится, нечто будет утеряно навсегда». «Мы не имеем права на отчаяние, ведь правда? Раз уж мы взялись. Раз уж мы дали слово». «Филология» – единственная из наук, в названии которой есть «любовь». Ей (ИМ) Аверинцев посвятил свою жизнь – и слову, и любви.
***
Гаспаров Михаил Леонович (1935–2005) – филолог-античник, великий знаток российского стиха, академик (1992). 30 лет и 3 года трудился в ИМЛИ (Институт мировой литературы). В какие годы! Когда там работали губители и доносчики сталинских времен (вроде Якова Эльсберга), когда пушкинист (!) Дмитрий Благой выдвигал на самую главную литературную премию трилогию Л. Брежнева (к тому же сочиненную литературными поденщиками) «с ликующим звоном в голосе» (Гаспаров), вознося ее вровень с «Капитанской дочкой». Но были там и славные умы, специалисты выдающиеся (С. Соболевский, М. Грабарь-Пассек, Л. Гинзбург, С. Аверинцев).
С 1990-го Гаспаров – в Институте русского языка. Заранее созвонившись с Михаилом Леоновичем, я приходил туда, проходил по деревянным, каким-то домашним полам в его кабинет и любовался им: смущенным, сутулым, заикающимся, в сильных очках, зачем-то напряженным, настороженным – так мне кажется. Каждое слово, сказанное им, было для меня драгоценным. Однажды он сказал о себе: «Я очень сухой и педантичный». Ага, сухой! Как «сушка» – молниеносный самолет Сухого!
В 1995-м Гаспаров получил Государственную премию (за книги «Авсоний. Стихотворения» и «Русские стихи 1890–1925 гг. в комментариях»). Вручил ее президент России Борис Ельцин. Приняв награду, Михаил Леонович грустно сказал Борису Николаевичу: «Я чувствую себя как почтовая лошадь, которой после долгого перегона насыпали овса».
Вечером того же дня (7 июня 1995 года) я позвонил Гаспарову, поздравил от армяно-еврейского вестника «НОЙ», поблагодарил за книги и статьи, за переводы и комментарии, за уроки и советы, да просто за голос его в телефонной трубке.
Любимая моя книга из написанных Гаспаровым – «Записи и выписки» (с огромным трудом добытая для меня моим товарищем Алексеем Аренсом), из переводов – Овидий.
Когда я закончил повесть об Овидии – «Дорога из Рима», я осмелился просить Михаила Леоновича прочитать рукопись. Он согласился. Через месяц вручил мне отпечатанный на пишущей машинке подробнейший перечень моих неправильностей и ошибок (общим числом 153): «Всё! Я постарался быть внимателен, как мог, и мне остаётся пожелать доброго пути Вашей книге. Большое спасибо за истинное удовольствие от чтения Вашей рукописи. Сплетение всех тем в потоке мыслей героя, по-моему, удалось блестяще, и мое читательское внимание скользило по тексту, как по гладкому льду. Заглянуть в душу античного человека – дело для современного человека невозможное, и никто – а я более всех – не посмеет требовать от Вас невозможного. А почти все, что возможно, Вы сделали: Овидий Ваш убедителен – по крайней мере для меня. Искренне Ваш М. Гаспаров. 13. 12. 88».
Я заново переписал повесть «Дорога из Рима», учтя 152 замечания (с одним я не согласился; потом Михаил Леонович признал мою правоту). Она вышла в 1989-м. Это была первая в России книга, изданная за счет автора. Я сам продавал книгу на Страстном бульваре (тулуп, валенки, шапка) зимой 1989/90-го, увидел в лицо каждого из пяти тысяч читателей. Счастлив, что одним из них был Гаспаров.
комментарии(0)