По дороге Сатьяджита Рая. О первом индийском лауреате премии "Оскар", награжденном за вклад в киноискусство

Он стал гениальным Учителем потому, что умел быть гениальным Учеником. Фото из книги Satyajit Ray’s Ravi Shankar: An Unfilmed Visual Script. 2015

Высказывание великого японца как бы высветило индийское имя, но звучало оно для меня абстрактно: ведь тогда, в 70-х годах прошлого века, у нас ни в прокате, ни в киноархиве не было картин этого уже прославленного во всем мире режиссера.

Если уж Куросаве открылись новые киновозможности, подумал я, надо непременно увидеть «солнце и луну» – где-то и как-то посмотреть фильмы хвалимого им режиссера.

К счастью, оказалось, что индийский киноархив прислал Госфильмофонду по обмену копию «Песни дороги», дебютного фильма Рая. К одному из моих приездов из Душанбе в Москву ее удалось выписать из Белых Столбов. Никогда не забуду первый просмотр этой картины, на котором, кроме меня, присутствовали еще двое коллег.

Случилось чудо подлинного кино: фильм на языке бенгали без субтитров не нуждался в переводе – мы все понимали. Счастье понимания и сопричастности охватывало все глубже. И когда музыка Рави Шанкара зарыдала вместо отца, сраженного смертью дочери, мы, уже не скрывавшие собственных слез, знали, что соучаствуем в высшем чуде творчества – в двойном преображении: жизни в искусство и искусства обратно в жизнь. В жизнь нашей души.

После сеанса мы почувствовали, что отныне стали немного другими. «Чужое» превратилось в «свое», мы стали принадлежать и тому миру, который подарил нам Сатьяджит Рай. Мы теперь разделяли чувства миллионов людей – тех, о которых он снимал фильмы, и тех, кто смотрел его фильмы. Среди последних были выдающиеся деятели мировой культуры (Микеланджело Антониони: «Мое восхищение Сатьяджитом Раем безгранично. Я очень благодарен ему, потому что благодаря его фильмам я познал Индию – очень глубоко проник в нее», Мстислав Ростропович: «Когда я смотрю его фильмы в кинотеатре, я забываю, что нахожусь в общественном зале, и чувствую себя частью жизни на экране…»).

Другой не менее важный урок, начатый «Песнью дороги» и продолженный всеми фильмами Рая, состоит в том, что подлинный художник способен вместить и примирить сущностные противоречия, на которых держится мир. Так в мире Рая гармонизуются, скажем, Восток и Запад, эхо Прошлого и сигналы Будущего, Мужественность и Женственность, Свобода и Судьба… И столь же отчетливо Рай выявляет для зрителя противоречия суетные, рожденные невежеством или алчностью, фанатизмом или ленью, ксенофобией, самовлюбленностью или властолюбием, – противоречия, подлежащие устранению из души человека и из общества.

Его личность и его искусство ясно показывают, как подлинный аристократизм, то есть осознанная родовая принадлежность к многовековому древу культуры, органично сочетается с настоящим демократизмом, то есть с добровольно принятой на себя ответственностью за судьбы народа.

Бенгальский аристократ Сатьяджит Рай – живое отрицание сословной спеси. Каждая из его картин, непохожая на прочие, обладает своими достоинствами, у каждой из них – свои поклонники. Но если бы меня спросили, какая из них социально и нравственно наиболее актуальна в России и в государствах, возникших из Советского Союза, я сразу назвал бы «Дом и мир» – экранизацию романа Рабиндраната Тагора. Этот фильм об Индии начала ХХ века предостерегает об опасностях национальной и религиозной розни, социальной демагогии и самообожествления лидеров.

Моей встрече с Сатьяджитом Раем – сначала с его кинематографом, а потом с ним самим – предшествовала интуитивная убежденность, что я найду у него нечто для меня важное, необходимое мне и как кинематографисту, и как человеку. Забегая вперед, отмечу, что встречи с его картинами и в кинозале, и в его доме в Калькутте превзошли все мои ожидания, но импульсы от них шли именно в том направлении, куда тянули меня неясное еще предощущение и не до конца осознанное знание.

Экранизация романа Рабиндраната Тагора об Индии начала ХХ века предостерегает об опасностях национальной и религиозной розни, социальной демагогии и самообожествления лидеров.    Кадр из фильма «Дом и мир». 1984

В 1988 году, когда в Индии показывали мою первую режиссерскую работу – «Юности первое утро», меня не раз спрашивали, почему я использовал в картине индийские музыкальные инструменты, нет ли тут слишком прямого влияния индийского кино? Однако в фильме звучат памирские инструменты, сохранившие в высокогорной «глубинке» более архаическую форму инструментов индийских...

Образцом и ориентиром на пути к своему кино был для нас, молодежи таджикского кино, именно Сатьяджит Рай (ко времени моего режиссерского дебюта мы уже знали некоторые его фильмы). Когда стараешься понять, почему он сумел сформировать кино Бенгалии, сочетая самобытность и универсальность, и смог вдохновить своим успехом другие регионы Индии, приходишь к выводу: Рай стал гениальным Учителем потому, что умел быть гениальным Учеником.

Он учился не в киношколе, а в кинозале – профессиональное чутье кинематографиста было сформировано просмотром сотен американских и европейских (в том числе и советских) фильмов. Это было не увлечение, это была первая любовь, длившаяся до конца жизни. Будучи от природы талантливым рисовальщиком, литератором и музыкантом, он почувствовал в кинематографе наибольшее созвучие творческой стихии многообразию своей личности.

Многообразны были и его ориентиры в культуре. Мифы и предания, традиции и новейшие достижения Индии, в частности, поэзия и проза Рабиндраната Тагора были для него не более и не менее значимы, чем, например, Бах и Моцарт, которые, по его собственному признанию, до последних дней жизни шли с ним рядом. Поэтому в фильмах Рая, столь разных по жанру и стилистике, нет никакой стилизации, но есть постижение национальной культуры как неповторимой части единой мировой через новое – экранное, звукозрительное искусство.

Именно этот урок Рая кроме замечательных профессиональных открытий и достижений был особенно важен. Своим примером он обратил наше внимание на многовековой уклад народа и на его традиционную любовь к древней поэзии на фарси, на ценность несуетного, созерцательного бытия в единстве с природой и на живущую в фольклорной музыке энергию любви и сострадания. Разумеется, заочные ученики бенгальского мастера есть во многих странах мира. Одного из них назвал Акира Куросава: «Когда Сатьяджит Рай ушел из жизни, я был очень подавлен. Но после просмотра фильмов Кьяростами я поблагодарил Бога за то, что он дал нам именно того человека, который займет место Рая».

Действительно, есть созвездие режиссеров, каждый из которых в определенной степени и по-своему ступил в творчестве на дорогу Сатьяджита Рая. Аббас Кьяростами и Мохсен Махмальбаф, его ученики и коллеги в новом иранском кино, – лишь часть созвездия. Здесь не место перечислять всех, кто в своем формировании в той или иной мере обязан этому направлению. Могу лишь признаться, что считаю честью для себя принадлежать той же школе, а личную встречу с великим бенгальцем – одним из самых счастливых событий своей жизни. В 1988 году Киноклуб имени Сергея Эйзенштейна в Калькутте, почетным президентом которого был Сатьяджит Рай, пригласил киноведа Наума Клеймана и меня отметить в Индии 90-летие со дня рождения Эйзенштейна. Мы сочли нашу поездку в Калькутту паломничеством к Учителю – устоду, как говорят у нас в Таджикистане.

Зная о высоком росте Сатьяджита Рая, я выбрал ему в подарок самый большой по размеру таджикский халат. Он оказался все же маловат… И я подумал: какое счастье, что в мире есть люди, дарящие нам масштабы.