Лучшие в мире фальшивые бриллианты

Эти старые усадебные пруды так располагают к романтике…

Я умею менять лампочки

Был человек когда-то: серьезное предложение делал руки и сердца.

И даже дрался за меня, да-да.

Было это в четвертом классе, в санатории в Переделкине.

Все тогда располагало к признаниям: территория санатория – представьте, старинная усадьба, очень хорошо сохранившаяся. В деревянных службах были наши классы.

В господском доме – спальни и столовая. Нашу спальню – в зимнем саду, кровати панцирные среди кадок с пальмами и другими диковинными деревьями – помню до сих пор. Огромные, затейливо вырезанные окна помню, даже, кажется, цветные стекла в них кое-где сохранились с дореволюционных времен. Нигде больше мне так сладко не спалось.

Скрипучая лестница на второй этаж, в столовую с почти домашней едой...

Ходила, скрипела, гладила отполированные временем и людскими ладонями перила как зачарованная. Мальчишки меня за это дразнили, потому и бывали иногда биты моим хулиганистым рыцарем.

Вспоминая все это, невольно начинаю верить в переселение душ: никогда и ни в каких детских лагерях и санаториях я не чувствовала себя как дома. Но старая усадьба – она будто бы и была моим настоящим домом.

Не серая панельная девятиэтажка – первая в длинном ряду таких же унылых и безнадежных строений – нет, именно эта старая деревянная усадьба с флигелями и заросшим прудом, на который выходили окна нашей светлой спальни – зимнего сада.

Вы не поверите, но у нас даже и зверинец свой был. Его звезда – злющая мартышка – ненавидела прицельно мальчишек. Некоторые девочки, в том числе я, получали поблажки: им не вцеплялись в волосы при первом удобном случае. А у меня обезьянка даже сидела на руках: при условии, что я не стану шевелиться, а рядом будет наша старшая пионервожатая, которую единственную она любила и признавала за хозяйку.

Через дорогу был родник со студеной ключевой водой. Нам туда бегать, конечно же, было запрещено. Но мы бегали все равно. Как и на пруд: добрейшая наша воспитательница и учительница, голубоглазая Наталья Дмитриевна, не умела на нас всерьез сердиться, а мы этим бессовестно пользовались.

Потом пришли иные времена, кардиологический санаторий обнесли забором и объявили частной территорией.

Ну а пока цвел май в старой усадьбе. Кругом благоухали старинные, узловатые кусты сирени. Повторяю, все располагало к признаниям: и мои белые кудри, и майские жуки, гудевшие на клумбах, и вообще все пьянящие весенние запахи и звуки.

Мальчик был – какой надо мальчик: весь исцарапанный, боевой и с настоящей страстью к приключениям.

Мы с ним обследовали старый пруд, куда ход нам был закрыт, но нас это не могло остановить – там лежали самые лучшие, самые длинные палки во всем парке, а весенняя водяная живность вызывала наше жгучее любопытство.

Там, на берегу романтического пруда, я и получила предложение вырасти и пожениться, вероятно с тем, чтобы и дальше вместе падать в самые грязные лужи и раздирать штаны в самых колючих и непроходимых зарослях.

Чтобы я точно не смогла отказаться, мой друг выдвинул неотразимый, железный аргумент:

– Я лампочки умею менять, честное слово!

Я, глупенькая, тогда выпятила колесом тощий будущий бюст и горделиво объявила:

– А я и сама умею!

Дома у нас стоял старый торшер, к сожалению, вполне доступный для детского роста: кажется, все дети в нашей семье пересовали в него пальчики и узнали, что такое 220 вольт.

Так что к четвертому классу я была вполне уже в состоянии ввернуть в патрон лампочку и даже не раз делала это – лампочкой меня было не удивить.

Прошли года, прошли века. И вот стою я сегодня на стремянке в коридоре, в одном кармане фартука винты какие-то дурацкие, не открутив которые нельзя ни вывинтить, ни завинтить не менее дурацкую лампочку, в другом кармане старая лампа, в зубах новая лампа. Все происходит на высоте в три метра – у нас довольно высокие потолки. Стою, нехорошими словами поминаю конструктора идиотской лампы, вместо резьбы у которой какие-то штырьки торчат, а также идиотского светильника с винтиками (завинти – отвинти – в маленькую дырочку, стоя на стремянке, попади).

Если торговать весело, с шутками-прибаутками – от покупателей отбоя не будет.  Фото Евгения Никитина

Сапогом об асфальт

Вспоминали тут с приятельницей почти что с нежностью: я на «копейке» ездила, она – на «шестерке».

– Да, много чего в наших машинах тогда не было!

– Подголовников не было. Усилителя руля не было. Тормозов тоже – не в смысле, что ногой об асфальт тормозили: я про усилитель.

Хотя и про ногу отчасти: у моей подруги – вот машина так машина была. Не помню, то ли «Волга» древняя, то ли тоже «копейка»: у нее весь автопарк такой был, незабываемый. Едем мы как-то, я, натурально, рядом с водителем сижу.

– Чего это, – спрашиваю, – у тебя в машине так шумно, вроде и окна закрыты?

– А, не бери в голову, это у меня в днище дырка. Как раз под тобой. Ковриком прикрыта.

И ржет. Спрашиваю с испугом:

– Ты шутишь?

– Нет, серьезно. Но есть и хорошие новости: если тормоза откажут, можно прямо сапогом об асфальт тормозить...

Мозг как у хомячка

Стою я как-то и когда-то давно на улице, молоденькая, хорошенькая – «кудри вьются до лица», жду кого-то.

А рядом разоряется дядька-зазывала: «Подходим! Подходим! Не проходим мимо! Останавливаемся! Выбираем! Покупаем!»

Я стою, он разоряется, и все как раз-таки проходят мимо, никто не останавливается. Дядьке стало скучно, отчего бы не подкатить к барышне:

– Девушка, вы такая симпатичная, почему вы одна стоите, почему ко мне не подходите, не выбираете?!

Я говорю:

– Потому что вы торговать не умеете, вот к вам никто и не идет. И я не пойду тоже.

У дядьки блудливая усмешка сменилась на обиженно-заинтересованную:

– Чего это я не умею торговать?!

Я тогда встала в просветительскую позу и говорю:

– Вот вы в школе учились? Помните: садимся, открываем учебники, рот закрываем, голову не поворачиваем, к соседу не смотрим и так далее? Помните? Приятно вам это было слышать? А вспоминать? Это же чистой воды неуважение к собеседнику! А вы покупателям кричите «подходим-выбираем», а они мимо идут. Потому что никто не любит, когда к нему так обращаются. Я по крайней мере очень не люблю.

Дяденька челюсть подобрал, передумал обижаться, улыбается:

– А как надо, по-вашему?

– Лучшие в мире фальшивые бриллианты (не помню абсолютно, чем он там торговал)! Подходите, выбирайте! Никто не останется без покупки!

На этом мы оба рассмеялись и расстались навеки: я пошла вниз по улице, а торговец, натурально, остался на своем месте. Иду я, ругаю себя на чем свет стоит: чего полезла к человеку – и так у него работа собачья, а тут еще я со своими непрошеными советами. Вдруг прямо в спину мне крик: «Подходите! Выбирайте! Никто не останется без покупки!»

Оборачиваюсь, продавец смеется и рукой мне машет – не обиделся. И, что удивительно, уже две покупательницы вокруг его лотка крутятся.

Вдохновившись этим светлым воспоминанием юности, решила объяснить одному автору, почему начинать текст в фразы «даже если у вас мозг как у хомячка, вы все равно должны понимать...» по меньшей мере непродуктивно. Даже если там дальше будет очень полезный текст, наполненный жизненно необходимыми всем сведениями, многие об этом просто никогда не узнают. Как у хомячка у них мозг или как у Сократа – просто не станут читать дальше первого предложения. Обидно ведь, да?! Может, если бы автора в детстве (пороли ремнем – зачеркнуто) обучили простым правилам вежливости, мир бы обогатился новым и прекрасным знанием. А так – не обогатился.

И не обогатится, потому что автор на меня немедленно обиделся: ну еще бы, у меня же, как и у большинства его потенциальных читателей, мозг как у хомячка...