Встреча с Богом в Казанском соборе. Как я однажды с великой Архиповой в хоре пела

Действующий храм несколько лет сосуществовал с Музеем истории религии и атеизма, который выехал из Казанского собора только в середине 90-х. Фото РИА Новости

В приснопамятные 90-е я была подростком и пела в хоре. И не просто в хоре, а в Детском хоре радио и телевидения Санкт-Петербурга, в самом знаменитом и востребованном хоровом коллективе города. Ни одно культурное событие Петербурга не обходилось без нашего участия.

Музыкальная жизнь тех лет (как и литературная, и прочая) была насыщенной, бурлила и кипела событиями. Много музыки возвращалось из небытия, многое вообще звучало впервые. Вот и первое исполнение «Кармины Бураны» в России случилось в нашей Ленинградской филармонии. Когда раздался гром литавр и хор грянул «О, фортуна!», мне показалось, что на меня обрушилась Вселенная со всем ее многовековым горем, радостью, отчаянием и страстью. Совершенно ошеломляющее впечатление.

Мои сверстники в то время сходили с ума от «На-На» и «Металлики», а я могла прийти в класс и сказать: «Стоим мы вчера в капелле, поем Пендерецкого...» Мои одноклассники смотрели на меня так, словно я немного не от мира сего, и с сочувствием относились к тому, что у меня в жизни может случиться Пендерецкий.

Одно из самых запомнившихся событий произошло как раз в середине 90-х. Казанский собор окончательно и бесповоротно возвращали церкви. Передача заняла почти 10 лет: музей истории религии и атеизма, который располагался здесь последние 70 лет, нехотя сдавал свои позиции. В какой-то момент два взаимоисключающих друг друга института договорились о компромиссе и использовали здание совместно – литургия в одном из пределов должна была заканчиваться к 10 утра, когда в музей приходили первые посетители.

Для музея подготовили новое здание, и он наконец-то съезжал, а собор, к огромной радости горожан, возвращался к своему предназначению. В честь такого события было решено исполнить «Всенощное бдение» Рахманинова силами двух хоров, взрослого и нашего, детского. С солисткой Ириной Архиповой!

…Наступил день концерта. Храм превратили в зрительный зал, соорудили станки для хора и зрительские места – все как положено. Повсюду торчат телевизионные камеры и микрофоны, чтобы запись этого эпохального события осталась в веках. Огромный собор полон людей, где-то там сидят и мои родители. Свет софитов многократно умножен золотой мозаикой потолка. В воздухе реет волнение. Сознание значимости момента чувствуется буквально во всем.

Выходит взрослый хор, пониже него становимся на специальные ступени мы, хор детский. И выходит Она. Дива. Легенда. Женщина-монумент. Символ советской оперы. Длинное фиолетовое платье мягкими складками уходит в пол. Она даже не идет, а плывет. Несет себя. Остановилась. И прямо передо мной! Я пою во вторых сопрано, а значит, стою посередине, и из-за невысокого роста чаще всего в первом ряду. Только благодаря ступеньке я не потонула за величественной фигурой оперной дивы.

Дирижер взрослого хора вышел и поднял руки, собирая внимание певцов. От первых же аккордов мурашки проскакали по моему позвоночнику. А когда вступила Архипова, что-то изменилось вокруг. Ее голос заполнил все пространство, обволакивая, завораживая и маня куда-то за собой – туда, где он был создан вместе с зарождением Вселенной до начала времен. И я, маленькая, поняла: это не просто голос. Это Божий дар, который падает в конкретного человека по какой-то только Ему известной логике, и человек несет его, то ли подарок, то ли крест.

Наш детский хор был постоянным участником хоровых и симфонических концертов, участвовал и в богослужениях Русской православной церкви.  Фото со страницы Казанского кафедрального собора в Flickr

Внезапно откуда-то появились две горящие точки и, приблизившись, вспышкой сверкнули возле моего лица. Я пришла в себя, словно меня кто-то толкнул. Где я? Казанский собор, поет хор, кажется, нам скоро вступать... А две горящие точки – это, видимо, глаза нашего дирижера, Станислава Федоровича. Он заметил, что я пребываю в прострации, и попытался силой своего взгляда вернуть меня в реальность.

Надо сказать, мой блуждающий по сторонам взор частенько служил раздражителем для нашего дирижера. Тогда он грозно взглядывал на меня и пальцами указывал, куда я должна смотреть – на него. Забавно, как он всегда пытался сделать этот жест незаметным для публики.

Хотя что в моем поведении было такого особо странного? Дирижера-то я вижу три раза в неделю, а если на гастролях, то вообще ежедневно, а витражи и каменную резьбу какого-нибудь Ульмского собора – впервые, и неизвестно, увижу ли еще. До момента концерта я не слышала «Всенощное бдение» целиком. И кстати, в Казанском соборе до этого момента я тоже не бывала. Стыдно для ленинградки, но факт.

Концерт закончился благополучно. На радостях Станислав Федорович забыл устроить мне выволочку, а вот от мамы я получила по полной. «Нет, – сокрушалась она, – ну все дети стоят ровно, одна ты все время головой вертела туда-сюда!» Мне было обидно, но я тогда не знала, какими словами объяснить свои чувства, не умела сказать: «Мамуль, если бы ты знала, каково ощущать себя не снаружи, зрителем, а изнутри, сотворцом такой музыки! И первый раз живьем слушать Архипову, стоя в нескольких сантиметрах от нее!» – и только виновато молчала.

Свидетельство своего позора я увидела через несколько дней по телевизору, когда наш концерт показывали по каналу «Культура». На всех кадрах, где крупным планом возникала голова Архиповой, прямо на ее левом плече красовалась моя считающая ворон башка.

И все же... И все же... Я не жалею о том своем «возмутительном» поведении. Встреча с Богом важнее. А это была именно она.