Чужбина, случай и везение. О заботливых дипломатах в Брюсселе и путанице с вокзалами в Берлине

Бывает, время отправления поезда неотвратимо приближается – и вдруг узнаешь, что состав отходит от другого вокзала. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

И вот теперь эти коллекционные 400 франков, тщательно разглаженные, лежат в моем кошельке, можно сказать, на почетном месте. Потому что, кроме них. в нем ничего нет. Немного бумажных денег я сунула на дно чемодана, который мы собираемся оставить на вокзале. Там же обменяем франки, на ночевку в дешевом привокзальном отеле должно хватить. Утром выпьем кофе с печеньем, прихваченным из Лондона, погуляем по городу и – в Германию на поезд до Москвы.

Вокзал в Брюсселе оказался тесным и душным. Вот и окошко обменника. Суем свои франки и просим поменять на новые. Клерк к ним даже не притрагивается и заученным голосом сообщает, что с 1 января этого года обмен старых купюр на новые прекращен. Пару минут я перевариваю эту информацию, потом забираю наш раритет и, бормоча благодарность тоном, больше похожим на проклятия, отбываю.

Мы садимся в темном зале ожидания на разноцветные пластиковые стулья. Уже почти девять вечера. Вспоминаются слова мужа: «В крайнем случае переночуете на вокзале». О том, чтобы тут заснуть, и мечтать не приходится. В зале внезапно загорается яркий свет и медленно, но неуклонно в него начинают прибывать смуглые темноволосые личности. И, похоже, цель у них та же, что и у нас, – провести тут ночь. Решено, мы едем в советское посольство, где бы оно ни находилось!

Метро оказалось рядом, но денег на него нет: не распаковывать же прилюдно чемодан с жалкой заначкой. Входим в метро, с трудом понимаем объяснения, куда ехать, но доносим до контролера, что за проезд заплатить не получится. Пустили.

Следующий кадр – уже в темноте, у железной калитки. Территория обнесена трехметровым забором, а может, он мне таким высоким показался от собственной беззащитности. Слепят огромные прожектора дневного света, за калиткой беснуются три огромных черных волкодава. Звоню в звонок вот уже в который раз. Наконец откуда-то выходит русский человек, что ясно по его предложению собакам отправиться как можно дальше по известному маршруту. Подходит к калитке, двоих псов берет за ошейники. Спрашивает, что нужно. Все честно объясняю. Просит паспорт и говорит: «Ждите». Видимо, тетенька в платочке с мальчиком и унылыми совковыми чемоданами доверие у мужика вызвала. Стоим очень долго, может, минут двадцать, может, больше, но ожидание окупается. Дядька кличет собак, уже вежливо, без мата, где-то их запирает и возвращается к нам. Заходите, говорит, и берет наши чемоданы.

Входим в неуютную официальную приемную, где предложено подождать. Наконец, сквозь туман усталости и нервозности слышу: «Консул просил проводить вас». Наши чемоданы взмывают с пола в руках отворившего нам дежурного, за ним женщина в строгом костюме и мы с Арсюшей – вся процессия направляется в подвал, по-правильному – в бейсмент. Входим в чудесную маленькую квартирку с кучей дверей, но без единого окна. По потолку тянется серебристая гофрированная труба – как в ресторанах и клубах, расположенных в бывшей промзоне. Две кровати. Белизна белья слепит не хуже трубы под потолком. Посередине стол, пара стульев.

– Вам тут удобно будет, – заверяет женщина в костюме. – Туалет, душ, – поводя рукой, продолжает она обзор. – Спите, сколько спится. У вас когда завтра поезд в Германию?

Поезд в четыре часа дня. Не успеваю договорить, как в наше пристанище вплывает, подняв над головой огромное блюдо с бутербродами, улыбающаяся немолодая женщина в пестром советского пошива халате, из-под которого торчит длинная ночная рубашка. За ней, столь же торжественно, невысокий мужчина в очках, на нем тренировочный костюм, а в руках – поднос с посудой и чайником. «Наш консул Николай Иванович и его супруга Тамара Петровна», – представляет их женщина в костюме. Подносы ставятся на стол, я, кося на них голодным глазом, благодарю вошедших. Уже поздно, их явно вытащили из кровати. Оба нам улыбаются и желают спокойной ночи. Количество бутербродов показалось несметным: толстые куски пушистого белого хлеба с сыром и ветчиной, но мы их смели. И чай был восхитительным.

Спали мы, как говаривала моя мама, без задних ног. Проснулись только к полудню. Видимо, услышав нас, в дверь постучалась уже новая дежурная.

– Я сейчас принесу вам завтрак, а в час за вами заедет секретарь посольства. Она вам центр покажет. Посол выделил машину, чтобы вы с мальчиком могли хоть город посмотреть.

Мы с сыном переглядываемся и пламенно благодарим. На улице нас ждет белый микроавтобус. «Мерседес!» – восторженно лепечет сын, знаток всех на свете стран, флагов и марок машин. Загружаемся, и дальше идет: «посмотрите направо», «а здесь, слева, находится». Наверное, на нервной почве не запомнила ничего, кроме фонтана с писающим мальчиком, но на душе цвели ландыши. Тем более что и это был не конец чудес. Доставив нас на вокзал и убедившись, что поезд пойдет по расписанию, наша провожатая вручает мне пакетик со свежими бутербродами и парой бутылочек воды – на дорогу.

Ехали мы часа четыре. В купе за раздвижными стеклянными дверцами вместе с нами была утрамбована немецкая семья: мама, папа и двое мальчиков помладше Арсюши. Прошло лишь полгода с уничтожения Берлинской стены, и отец семейства был полон радужных надежд на восстановление единой Германии. Он все время бодро улыбался, что вообще-то немцам не очень свойственно. Возможно, его бодрость и вера в светлое будущее объединенной Германии определила и нашу нелегкую вокзальную судьбу в эту ночь.

Наш поезд на Москву, как значилось в билете, отправлялся с Восточного вокзала, но, как известно, все поезда в Берлине начинают свой путь с Центрального вокзала либо через него проходят. Следовательно, надо выйти из кельнского поезда и просто перейти на нужный перрон. Все поезда на восток стартуют именно с этой станции – Берлин Центральный.

Мы выгрузились, и я, усадив Арсения около чемоданов, начинаю опрашивать служащих, с какого пути уходят поезда на Москву. В ответ каждый раз раздается странное мычание. Было уже за полночь, и окошко с информацией было закрыто, а все табло высвечивались на немецком. Но не надо было знать немецкий, чтобы понять, что никаких поездов на Moscau в 1.30 ночи не предвидится.

А время отправления нашего московского поезда неотвратимо приближалось. И когда настал совсем уже критический момент, я, почти ухватив за грудки первого попавшегося то ли железнодорожного служащего, то ли атавистического пограничника – форма была больше похожа на воинскую, завопила по-русски: «Откуда отходят поезда в Россию?» На что человек в форме спокойно и на хорошем русском ответил: «А вы меня уже спрашивали, только по-английски. На Восточный вокзал вам надо проехать остановку на метро».

Друг за другом проныриваем в метро – у нас есть мелочь только на один метрошный билет. Влетаем на Восточный вокзал. Тут, ясное дело, я говорю только по-русски и все меня чудесно понимают. Поезд наш, конечно, ушел, но через час пойдет еще один, дополнительный. Можем сесть на него без доплат. Купе похуже – четырехместные. Да мы миллион раз согласны!

Проводник – русская женщина – сообщает, что поедем мы не только в купе, но и в вагоне одни. А еще говорят, что счастье – это состояние души. Да какое там! Нет, ребята, счастье – это состояние тела, которое устроилось в три часа ночи на чистых простынях, в пустом вагоне, и вагон этот движется в нужном тебе направлении.

…Не помню, как доехали до Москвы, так что, видимо, хорошо. К нам никого не подселили, и Арсюша, против обыкновения, не ушел гулять в Бресте при перецепке вагонов, заставляя меня бить нервную чечетку у подножки. А когда вернулись, то всем рассказывали о своих приключениях в Брюсселе, и у всех были разные мнения. Предположений было множество. Сошлись на таком: недавно в «Новом мире» вышли очерки известного публициста, где описывалось возмутительное невнимание со стороны посольств к соотечественникам. И вот, возможно, дипломатов приструнили, и они получили «разнарядку» со своими обращаться позаботливей.

А может быть, нам просто повезло встретить хороших людей.