Монотонное великолепие скуки. Почему Татьяна Ларина влюбилась в Онегина, а не в Ленского

В животном мире зевота – это не от скуки, а оттого, что спать хочется. Фото Pixabay

Наблюдение за прошедший ковидный год: раньше, сидя за ПК, включал фоном музыку, сейчас – не тянет. Апатия, дальние залпы депрессии, а по-русски – скука. Радионовости слушать не хочется; визуальная агрессия ТВ – чересчур уж навязчива и опять же скучна настолько, что порой скулы сводит… Как говорил Писатель, персонаж в исполнении Анатолия Солоницына в к/ф «Сталкер»: «Скучно, господа, скучно. Вот в Средние века скучно не было: тогда в каждом доме был домовой, а в каждой церкви – Бог».

Удивительно, однако, как тяжело бывает выразить (или определить со стороны) словами психическое состояние человека. Слов буквально не хватает. Похоже, именно поэтому психологи, психиатры, психоаналитики придумывают все новые и новые определения, вводят все новые и новые понятия. Суггестия, габитус, гештальт, субитация, инсайт, прокрастинация... Остановите меня! Путешествие по словарю психологических терминов способно отправить нас в непроходимые джунгли пересекающихся смыслов или автономных пустынь банальностей.

Возможно, в силу этого обстоятельства психология никак не может обрести статус полноценного естественно-научного знания, то есть науки. Без всяких оговорок. Академик Иван Павлов, кстати, себе такую задачу ставил. И даже, как ему казалось, нашел решение ее. В 1920-е годы И.П. Павлова повторно выдвигали на Нобелев­скую премию (первую он получил в 1904 году за работы в области физиологии пищеварения). Но его интересы, как он сам признавался, уже далеки были от физиологии. Он пытается перенести разработанную им методику на сферу изучения психического. «Имея в виду развитие естествознания, естественно ждать, что не психология должна помогать физиологии больших полушарий, а наоборот – физиологическое изучение этого органа у животных должно лечь в основание точного научного анализа субъективного мира человека», – формулирует свое credo И.П. Павлов в книге «Лекции о работе больших полушарий головного мозга», выпущенной в 1926 году.

А вот другой академик, физик Сергей Вавилов, называл метеорологию и медицину – «цыганские науки». «Крутые морозы в марте и проваливающиеся медицинские диагнозы роднят две науки. Обе они цыганские. Так же вот как цыганки гадают. Угадала правильно – успех, деньги, не угадала – спряталась, Бог простит!.. Да и вообще там, где статистика, такие псевдонауки возможны», – запишет в своем дневнике 24 марта 1940 года Сергей Иванович.

Как бы там ни было, психология обретается где-то в серой (мертвой) зоне между философией, биологией и ведовством. Но слов ей все равно не хватает для самовыражения. Ничего собственного, все базовые определения – из другого «языка»: зависть – черная/белая; мечта – голубая; грусть – легкая; печаль – светлая; тоска – зеленая (бывает еще и высокая)... Всё – понятия из оптики, химии, механики. И только скука – смертная. Чистая экзистенция!

«Известная под несколькими псевдонимами – тоска, томление, безразличие, хандра, сплин, тягомотина, апатия, подавленность, вялость, сонливость, опустошенность, уныние и т.д., скука – сложное явление и в общем и целом продукт повторения... Само понятие оригинальности или новшества выдает монотонность стандартной реальности, жизни, чей главный стих – нет, стиль – есть скука», – дает развернутое определение Иосиф Бродский в одном из своих эссе («Похвала скуке», 1983).

Что любопытно – и несколько загадочно, – перечисленные Бродским «псевдонимы» скуки составляют фактически основу, через которую вьется уток сюжета пушкинского романа «Евгений Онегин». Уже в первой строфе: «Но, Боже мой, какая скука/ С больным сидеть и день и ночь…» И далее: «Что занимало целый день/ его тоскующую лень…», «Ему наскучил света шум…», «Недуг, которого причину/ Давно бы отыскать пора,/ Подобный английскому сплину,/ Короче: русская хандра/ Им овладела понемногу…» Это все – про Онегина. Вернее, далеко не все!

И только скука – чистая экзистенция! Елена Петровна Самокиш-Судковская. Онегин у себя в кабинете. Иллюстрацияк «Евгению Онегину». 1918

В общем, одна из значимых проблем главных персонажей – и неглавных тоже (соседей Лариных, например, которые в присутствии Ленского заводят беседу «…словно стороной/ О скуке жизни холостой»), выражаясь современным языком нейропсихологии, разный порог скуки. У Онегина он низкий: «Два дня ему казались новы/ уединенные поля…/ Потом уж наводили сон;/ Потом увидел ясно он,/ Что и в деревне скука та же…» А вот Владимир Ленский – тот вовсе не знаком с этим состоянием, скукой: «Зевоты хладная чреда/ Ему не снились никогда». Счастливец! Но опять же у Бродского: «Скука – признак высокоразвитого вида, признак цивилизации, если угодно» («Коллекционный экземпляр», 1995).

И вот что замечательно. Цивилизация явно дрейфует в сторону нулевого порога скуки. Если Онегину понадобилось все же два дня, чтобы утомиться сельскими пасторалями и эклогами, то современный его ровесник не выдерживает монотонности в любой ее форме – особенно в форме продолжительных умственных усилий – и несколько часов, а то и минут. Он тотально зависим от сенсорной стимуляции. Конечно же, благодаря цифровым гаджетам. Исследование компании Time Inc. медийного поведения 20-летних молодых людей показало, что они меняют источники информации до 27 раз в час, а свой смартфон проверяют от 150 до 190 раз в сутки. Парадокс в том, что и сама эта зависимость быстро приобретает характер монотонной повторяемости…

Американская нейробиолог Марианна Вулф не оставляет нам поводов к самооправданию: «Чем более часто используются гаджеты, тем более преобладают скука и внутренняя опустошенность, это видно даже у очень маленьких детей, когда мы забираем у них эти устройства».

Что можно противопоставить конвейеру скуки? Конечно, прежде всего на ум приходит – свободу. Но пандемия создала клинически чистую лабораторную ситуацию, когда именно это лекарство от скуки исчезло из наших домашних «аптечек». Жизнь в рамках самоизоляции стала изматывающе однородной, изотропной сказал бы физик. А мы помним, что все, что обнаруживает избыточную регулярность, – буквально всё! – чревато скукой.

Второй вариант – отнестись к этому скучающему состоянию со всей возможной серьезностью, то есть начать его анализировать. Лучшего средства, чем чтение бумажных (sic!) книг, – не знаю. Если уж мы ограничены коронавирусом в возможности перемещения наших тел в физическом пространстве, давайте наладим перемещение в ментальном. Многие так делали – и помогало. Исаак Ньютон, прожив на острове 84 года, никогда не видел моря и не отъезжал от дома дальше чем на 180 миль. И ничего – сформулировал закон всемирного тяготения и много чего еще. В конце концов, как сказал поэт, свобода существует затем, чтобы ходить в библиотеку.

Закончу эти заметки, навеянные пандемическим сплином, еще одной цитатой из эссе Бродского. «Причина, по которой скука заслуживает такого пристального внимания, в том, что она представляет чистое, неразведенное время во всем его повторяющемся, избыточном, монотонном великолепии». Все-таки скука, хотя и смертная, но смертна…