К златокудрой Сидоров, индусам и соловьям

Оксфордский университет с его великолепным архитектурным ансамблем – одно из старейших учебных заведений в мире. Фото Pixabay

Сейчас, когда по Европе не попутешествуешь, самое время вспомнить про нашу первую поездку много лет назад.

…Весна 1990 года. Я бурно преподаю русский иностранцам, повалившим в Союз на зеленый свет перестроечного светофора. Кто-то из друзей направил ко мне маленькую изящную женщину с копной золотых кудрей и странным именем Сидоров. Потом уже она призналась, что ее имя Камилла, но она его стесняется. Оно ей казалось слащавым и недостойным ее вольной натуры – недолго думая, она сделала своим именем фамилию отца – давно умершего эмигранта из России. Молоденьким прапорщиком он попал в плен во время Первой мировой, оказался в Соединенном Королевстве, осел там, уже почти стариком женился на молодой женщине, произвел на свет Камиллу-Сидоров и вскоре скончался. Мать Сидоров была писательницей, писала научно-популярные книги о чем попало. Сама Сидоров не была никем, кроме как женой своего очень богатого мужа, гонявшего по волнам Мирового океана танкеры с нефтью. Теперь, когда случилась перестройка, она прибыла на историческую родину отца с целью подучить русский и, возможно, что-нибудь здесь приобрести. Например, недвижимость.

Мы начали заниматься, и как-то сразу стало понятно, что расставание с дензнаками дается Сидоров нелегко. Я поделилась с мужем этим наблюдением, и он, с минуту подумав, предложил: «А ты не бери у нее денег. Но договорись, чтобы в конце учебного года она пригласила тебя в Лондон». Так я и сделала. Идея натурального обмена привела Сидоров в восторг такой силы, что она предложила мне приехать даже не одной, а с сыном. Арсению было 11, он учился в английской спецшколе, и практика языка ему была бы, как теперь говорят, «в кассу».

И вот весной, оформив все необходимые документы и поменяв разрешенные к провозу 200 долларов, я, обмирая от волнения, купила билеты на поезд, который шел через всю Европу до Хук-ван-Холланда, где мы должны были пересесть на паром и плыть до Харвича, а оттуда уже местным поездом добираться до Лондона.

…На паром мы сели с трудом. Сели – это смело сказано, потому что мы скорее встали или легли. Сидячих мест в нашем классе мало, но внутри тепло и пол выстлан ковролином. Люди сидят-стоят-лежат вповалку на голубом полу. Может, где-то и есть, например, бар, где можно сесть за столик, но для этого у нас слабо с финансами. Арсений получает бутылочку кока-колы запредельной для нас стоимости, и на этом наш лакшери-план завершается. Я с интересом озираюсь. Вокруг много людей моего возраста, то есть около 40; удивляет нежность, с которой общаются пары: обнимаются, держатся за руки, кладут друг другу голову на плечо или на колени. В Союзе так не принято среди «взрослых». У многих мужчин браслеты-цепочки и по два, а то и три кольца. На женщинах – клетчатые юбки или брюки и совсем не идущие к ним пестрые свитера. Вообще все они производят расслабленное и какое-то непривычно незажатое впечатление – по фигу им, что про них подумают.

Причаливаем в Харидже, перегружаемся в сидячий поезд до Лондона. Арсюша в приподнятом расположении духа и с места в карьер начинает тренировать свой небольшой пока словарный запас: первым делом обращается к сидящему напротив дядьке с вопросом, говорит ли тот по-английски. Дядька столбенеет лицом, но через минуту невозмутимо сообщает, что он вообще-то местный, поэтому да, говорит.

Внешний вид англичан тех лет показался забавным.  Фото Reuters

Когда мы выгружаем наши чемоданы из багажника, Сидоров замирает. «Мой сосед справа, – объясняет она. – Живу тут 10 лет, а вижу его впервые». Живет она в хорошем районе, в славном кирпичном домике в четыре этажа, несмотря на такое их количество, кажущемся маленьким и уютным. Мы с ребенком оккупируем гостевую комнату на одном из верхних этажей. В Лондоне апрель, и в окно заглядывают уже зеленые ветки, на которых, как выяснится той же ночью, распевает целый хор соловьев. Вообще их обилие в городе поразило. Они были слышны чуть не в каждом дворе, в котором имелось хоть одно деревцо.

Что еще удивило, так это бессчетное число антикварных лавок, которых было существенно больше, чем продуктовых. В чем, наверное, виноват был наш недешевый район. Еще поразило обилие индусов – их в Лондоне весны 1990-го было невероятно много, в первую очередь среди продавцов и работников самого старого в мире метро. Мы даже задумались: где же работают простые англичане? Вот она, расплата за колониальное прошлое...

Сами же рядовые англичане продолжали производить неряшливое впечатление: нечесаные тетки, дядьки в мятых костюмах… Садятся на пол где попало, особенно любят прилечь головой к урне. Тогда я еще не знала, что в так называемых цивилизованных странах картинка бывает и похуже...

За отведенные нам шесть дней в столице королевства мы обошли все возможные музеи. Повезло, что часть их была бесплатной. А вот на Галерею мадам Тюссо нам чуток не хватило, пришлось возвращаться домой за деньгами. Дабы уложиться в нашу скромную сумму, я старалась брать с собой дневную норму, чтобы не было искуса ее превзойти.

Наша Сидоров была нам хорошей хозяйкой – всегда пребывала в ровном расположении духа, будни проводила в офисе мужа, поскольку мы были приглашены именно на время его отъезда, а в выходной даже свозила нас в Оксфорд. Эта поездка нам запомнилась едва ли не больше всех британских красот. У студентов были пасхальные каникулы; и вот мы переходим из одного уютного закрытого дворика в другой, свободно бродим по старинным корпусам и аудиториям, и трудно взять в толк, что университет этот уже существовал в XII веке! Как вспомнишь, что на Руси в те времена и язык-то толком не сформировался… Молода русская нация, что тут скажешь.

Раз уж выехали из города, как было не погулять по высокому берегу Темзы; в процессе прогулки мы с Арсюшей решили скатиться вниз с холма на боку. Результатом этого стало молниеносное превращение наших курток в буклированные, причем шарики букле были однообразно коричневого цвета: видимо, незадолго до нас тут побывало стадо овец. Правильно говорят, что оно, это самое, – к деньгам. Не успели мы оправиться от столь тесного контакта с овечьими экскрементами, как на дорожке в парке Арсений нашел 10-фунтовую бумажку.

И вот наш Лондон подошел к концу. Мы на вокзале. Чемоданов с колесиками тогда не делали, и по тому, как пунцовая от натуги Сидоров, развевая по ветру свои златые кудри, мчится не чуя ног с моим вполне весомым чемоданом к нашему вагону, я понимаю: она все же боялась, что мы в последний момент попытаемся остаться здесь навсегда. Но минута ее облегчения пришла: мы обнимаемся, забираемся в вагон, и вот он – сигнал к отправлению. До встречи в Москве, Сидоров, нам было у тебя хорошо!