Родных нет, родные есть. Удивительная семейная история

15-летний Рувим сбежал на фронт.

Я много раз делала анонсы программы «Жди меня», вникала в сотни историй потерь и обретений близких, не подозревая о том, что кто-то свой по ту сторону экрана внимательно смотрит и ждет.

Семья моего деда Михаила Моисеевича Зайденбанда подверглась преследованиям: его отца расстреляли в 1938 году, мать провела пять лет в дальневосточных лагерях. Сам дед отсидел дважды, а младших детей разлучили, отдав в разные детские дома. После войны мой дедушка Миша, его сестра Лиза и моя прабабушка Вера нашли друг друга в Таджикистане. Судьба среднего сына Рувима – ему на момент ареста матери и старшего брата было 12 лет – осталась неизвестной (см. «НГ» от 29.10.20, Т. Маргулис, «Читать дальше»).

Прабабушка Вера, она умерла в 1974 году, горевала о потерянном сыне и в глубокой старости. Она видела его хрупким беззащитным мальчиком, который и в детстве не мог постоять за себя. В памяти один наш с мамой разговор где-то в конце 90-х – начале 2000-х: я предположила, что Рувим сбежал из детского дома, но скорее всего погиб. Домашний еврейский ребенок не мог выжить во время войны.

В апреле 2014 года мой дядя получил сообщение на «Одноклассниках». Решив, что это спам, он не прочел его, но и не удалил. Через полгода его, нелитературно выражаясь, торкнуло, и он открыл письмо: «Здравствуйте, у вас бабушка случайно не Елизавета? Очень хочу ее найти».

Разъяснилось все быстро: писала внучка Рувима Моисеевича. Из рассказов деда Татьяна знала, что родители расстреляны (Рувим Моисеевич был в этом уверен), связь с младшей сестрой он потерял (только ее он искал впоследствии), про старшего брата Михаила он почему-то не упоминал. Может, и упоминал, но не так часто, как любимую сестру Лизу. За год до нашего знакомства Татьяна выбирала имя для своего сынишки. Ходила молиться в собор Архангела Михаила, знала, что малыш родится около Михайлова дня – 21 ноября. Незадолго до того, как она разыскала моего дядю, ей приснился дед. Он показывал семейный альбом, называл всех близких по именам и повторял: «Я не безродный, не безродный я».

В Березовке нас встречали хозяйка дома, старшая дочь Рувима Моисеевича Лидия, ее муж и Татьяна с годовалым Мишаней. Объятья, поцелуи, неловкие топтанья и восклицанья, как в студии «Жди меня» – только ласковей и теплее. Ни режиссера, ни оператора, никто не подложит трогательную музыку, но личное все равно кажется отличным от других.

Справа от образов портреты родителей. Мы узнаем их, обменялись фотографиями родственников по электронной почте. Рувим Моисеевич похож на прабабушку Веру. Черты лица нежные, почти девичьи. Высокий, красивый, как все Зайденбанды. И дети, и внуки – та же порода.

– Я – Лидия Романовна. Дайте я вас обниму! Танечка, Александра Михайловна!

– Можно, Шура! – подхватывает моя мама.

– Папка бы это видел! Видел бы папка!

С любимыми дочерьми.  Фото из семейного архива автора

Он действительно сбежал из детского дома и прыгнул в поезд, идущий в Чечню. Началась война, и он, 15-летний, дал деру на фронт. Воевал, был ранен, дошел до Софии и Будапешта. Армия возвращалась, но демобилизация шла постепенно, до 1948 года. Воинская часть Рувима Моисеевича стояла в этих местах. На танцах в деревне Красные Дворики бойкая девушка Тоня Шугаева сказала прямо: «Дайте провожатого с гармошкой, неженатого». Так и началось.

Его часть перевели в Щелково, он звал Тоню к себе, но мать ни в какую не хотела ее отпускать. И пришлось Рувиму Моисеевичу по окончании службы учиться жить и работать в деревне, да еще послевоенной, разоренной. Он знал и любил технику, работал трактористом, потом бригадиром тракторной бригады, местным депутатом. Он вышел на пенсию, а к нему все шли и шли за помощью, за поддержкой, за советом. Придет сосед за лопатой, так он непременно отдаст новую, лучшую. А еще любил книжки читать и рыбачить. Он прожил трудную, счастливую, разную жизнь. Другую, совершенно не предназначенную биографией и происхождением. Вырастил трех дочерей, застал внуков, но боль о потерянной семье сидела в нем глубоко. С детьми он не говорил о своем сиротстве, только на расспросы любимой внучки Татьяны не сердился. Всегда смотрел «Жди меня». Когда ей было 11, она написала письмо в программу, но не решилась отправить.

Едем на кладбище. Сначала за цветами, но на рынке только искусственные.

– А где же живые купить?

– У нас живые только до сорока дней положено.

– Так это ж все суеверия?!

– А мы же деревенские, так и верим.

Кладбище в деревне Мыленка. Колкий ветер, чуть-чуть метет поземка. Хорошо, что сухо, не увязнем в черноземе. Мы приехали ровно в день памяти Романа Моисеевича – 29 ноября. Его не стало в 2000-м. После всего произошедшего мы не удивляемся совпадениям. Родная фамилия Зайденбанд на сельском погосте: да, когнитивный диссонанс. Но, с другой стороны, на кладбище в Таджикистане это не удивляло?! Потому что кладбище еврейское, и там много родственников похоронено, а здесь она среди русских крестов. Слева похоронена жена Романа Моисеевича. С надгробия смотрит очень русское, открытое, сказочной доброты лицо: Антонина Федоровна Зайденбанд. Она пережила мужа на 13 лет – мы чуть-чуть не успели.

Дети носили фамилию отца. Я спрашиваю, почему не взяли девичью фамилию матери? Лидия Романовна удивленно и уверенно отвечает: «Как же папку обидеть?!»

Татьяна рассказывает, как однажды в школе ее вызывали к доске, и учительница споткнулась на скоплении согласных: «Что это за фамилия такая? Язык сломаешь». Татьяна ответила: «Язык ломать совершенно необязательно, достаточно обратиться к логопеду».

После нашей встречи Лидия Романовна с сестрой полетели в Худжанд, в Таджикистан, знакомиться с тетушкой Елизаветой. Были восхищены ее независимым характером, несмотря на возраст. Она дожила до 90 лет и умерла 31 декабря 2019 года.

Моя мама говорит, что только очень любящие дочери могли поехать в такую даль ради памяти отца. Да, конечно, но не только. Лидия Романовна по совету папы выбрала очень городскую профессию – проводница на международных поездах: «Хорошее дело, дочка, мир посмотришь». Никакого страха после всего пережитого.

Родные есть.