На кой шут. Скоморохи и комедианты на Руси

Для народа – любимцы, для церкви – святотатцы. Франц Рисс. Скоморохи в деревне. 1857. Музей В.А. Тропинина и московских художников его времени, М.

Отвергнуты церковью, признаны Богом…

В начале 80-х Давид Самойлов написал стихотворение «Скоморохи». Оно, может быть, не так известно, как другие его стихи, но в тему ложится «в десятку»: «Идут скоморохи по тусклым дорогам –/ По главному шляху, по малой дороге,/ Отвержены церковью, признаны Богом,/ По русским дорогам идут скоморохи…»

Так все и было – шли скоморохи по разъезженным русским дорогам: под холодными дождями и горячим солнцем, шли длинными днями, забредая в города, дабы потешить бояр и холопов; шли темными ночами в поисках случайного ночлега; шли – отвергнутые церковью, но признанные Богом. Внушая надежды народу, питая их шутками и смехом, «поближе к базару, подальше от храма». Почему – подальше? Потому что так повелось на Руси с самого зарождения в XI веке этих особых людей, не только взявших в руки привычные гусли (а позже и другие народные инструменты), но и под незамысловатую музыку весело пускавшихся в озорной пляс под говор шуточных, а порой и откровенно скабрезных песенок. Чтобы представить зрительно, вспомните Ролана Быкова, сыгравшего скомороха в фильме Андрея Тарковского «Андрей Рублев», – на мой взгляд, свою лучшую роль, несмотря на то что была она эпизодической. Схоморохи высмеивали быт и нравы, церковь считала это святотатством, покушением на обряды и устои, чьими хранителями она себя почитала. Но прекратить эти «издевательства» не могла – уж очень нравились эти «нарушители спокойствия», например, царю Ивану Грозному (1530–1584).

Шут его знает

Прекратить не могла, попробуй спорить с царем Иваном. Но, наблюдая над всеми (с ее точки зрения) этими безобразиями, церковь позволяла себе укорять и Грозного, и других самодержцев в язычестве, призывала одуматься, бить скоморохов и шутов батогами, а то и вообще поставить всю эту людскую нечисть вне закона. С легкой руки церкви слово «шут» стал народ олицетворять со словом «черт», потому как священнослужители и в городах, и в селах вбивали это в темное, отягощенное суевериями и предрассудками крестьянское сознание. «Было поверье, что под видом таких весельчаков ходили бесы; «умысли сатана, како отвратити людей от церкви, и, собрав беси, преобрази в человеки…» (Николай Костомаров «Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях», 1887). И так повелось – и зачастую, чертыхаясь, вместо привычного «черта» народ отговаривался: «А шут его знает!» Или, когда хотели вопросить – зачем, для чего, почему, – в сердцах восклицали: «На кой шут!» Сколько лет прошло, а мы до сих пор употребляем эти фразы.

Шутов и комедиантов особенно много развелось во времена царствования Михаила Федоровича (1613–1635) и его сына Алексея Михайловича (1635–1676). И при них же преследование скоморохов усилилось. В конце концов – при царе Иоанне V Алексеевиче (1682–1696) – церковь издала указ о запрете выступлений всех этих балаганщиков, смущавших добросердечие паствы, в определенные церковные праздники. Но любили этих странных людей и великий в государственных делах император Петр I (1682–1725), и прославившаяся не столь государственными делами, сколь «потешной ледяной свадьбой» шута князя Голицына и калмычки Бужениновой императрица Анна Иоанновна (1730–1740).

Грозный в юбке

Четвертая дочь царя Ивана V, вдова герцога Курляндского Фридриха Вильгельма после смерти Петра II была приглашена в 1730 году на российский престол Верховным тайным советом. Совет втайне мечтал о монархе с ограниченными правами, надеясь, что прибывшая из Курляндии Анна будет послушно исполнять все его пожелания. Но человек – в нашем случае совет – предполагает, а Господь Бог – в нашем случае Анна – располагает. Будущая императрица унаследовала не самые лучшие черты романовского рода: была жестоковыйна, мстительна и злопамятна. Еще в молодости приживалки ее матери, русской царицы Прасковьи Федоровны (урожденной Салтыковой), шушукаясь по закоулкам дворца, называли бессердечную отроковицу Иваном Грозным в юбке.

На третий день после провозглашения императрицей она упразднила Верховный тайный совет и восстановила полномочия Правительствующего сената, провела жесткие внутренние реформы, а затем, отличаясь леностью и грубостью нрава, передала ведение дел кабинету министров. Двор утопал в роскоши, на его содержание тратилось около 2 млн руб. (огромные по тем временам деньги), был не чужд всевозможных пороков. Пьянство, доносительство, казнокрадство процветали. Особо не вникая в государственные дела, Анна Иоанновна окружила себя шутами и шутихами, предавалась развлечениям, любила балы и всяческие другие увеселения. Именно в ее правление при дворе появились театр и балет. Единственно, чего боялась, – переворотов и всяческих смут, и потому учредила Канцелярию тайных розыскных дел. Людей за вольнодумство стали ссылать в Сибирь. Боярам рубили головы, сажали на кол, вырезали языки. Все, что творилось при дворе, народ стал связывать с фаворитом императрицы Бироном, который занимал исключительное положение при императрице. Без его одобрения правительство редко принимало серьезные решения. Чем и объясняется его подспудная борьба с Волынским, выступавшим против немецкого засилья при дворе.

Последняя забава императрицы

Князь Михаил Голицын, наследник знатного рода, долго живший в Италии и женившийся на итальянке, а затем и принявший католичество, был вытребован в Россию, где его сразу разлучили с красавицей-женой и обрекли на роль шута при дворе в наказание за то, что женился на иностранке и сменил веру. За «грехи» царица решила жестоко отомстить князю, женив его на другой. Но императрица Анна не была бы собой, если бы не превратила это желание в очередную забаву, желая потешить двор. Выбор пал на впавшую в идиотизм придворную калмычку Евдокию Буженинову.

На потеху себе и двору свадьбу шута и карлицы решила устроить зимой 1740 года. Для этого торжества прямо на льду Невы был возведен Ледяной дом. Для строительства специальным указом была назначена «маскарадная комиссия». «Комиссией» руководил не кто-нибудь, а лютый враг всемогущего Эрнста Иоганна Бирона, кабинет-министр Артемий Волынский, которого Анна по наущению фаворита через полгода после «ледяной забавы» обвинит в государственном заговоре и прикажет четвертовать. Ледяной дворец строили между Адмиралтейством и Зимним дворцом, императрица могла в свободное от утех время наблюдать, как идет стройка. Убранство внутри, вплоть до мебели и игральных карт на столе, также было из невского льда. Из него же сделали деревья и рассадили на них ледяных птиц.

6 февраля 1740 года сыграли свадьбу. 300 «людишек» разных народностей в национальных костюмах играли на национальных музыкальных инструментах. «Молодых» в первую брачную ночь заперли в ледяной, отдающей холодом и ужасом спальне. Как ни странно, калмычка зачала, и в положенный срок на свет явился князь Андрей Голицын. «Ледяная свадьба» удалась на славу, но дом продержался до первого апрельского солнца. А в октябре ушла из этого «потешого» мира сама Анна Иоанновна.

Кое-что о метафорах, символах, «дураках» и «дурах»

К этой «свадьбе», которая в XVIII веке воспринималась как нечто само собой разумеющееся – еще одна невинная «шуточка» императрицы, в XIX веке будут относиться как к чему-то ужасному. И Иван Лажечников после успеха своего первого исторического романа «Последний Новик» (1831–1833) возьмется за роман о последнем годе императрицы Анны Иоанновны и ее последней забаве. Роман упрочит его место среди исторических писателей и принесет автору всероссийскую славу. Название прочитывалось как метафора – ледяной дом, построенный по воле Анны Иоанновны для ледяной свадьбы потомка Рюриковичей, князя Михаила Голицына, волею судеб оказавшегося в придворных шутах, по воле взбалмошной императрицы женившегося на калмычке Бужениновой, воспринимался как символ России зимы 1739–1740-го – последнего года царствования Анны Иоанновны. В этом «доме», где безраздельно правил выходец из Курляндии Бирон, шла подспудная борьба между русскими дворянами-патриотами и пришлыми чужаками-немцами, которыми окружила себя императрица. А двор тем временем развлекали «дураки» и «дуры», как называли шутов и шутих, с которыми крутили хоровод карлы и карлицы.

«Ледяной дом» читали с интересом, но у Пушкина роман вызвал замечание – в письме к Лажечникову 3 ноября 1835 года он писал: «Может быть, в художественном отношении «Ледяной дом» и выше «Последнего Новика», но истина историческая в нем не соблюдена…» Однако, продолжал поэт, «поэзия всегда останется поэзией, и многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Позже литератор Григорович вспоминал, что Александр Дюма, посетивший Россию в 1858 году, перевел на французский некоторые стихотворения Пушкина, Вяземского, Некрасова и «Ледяной дом» Лажечникова. А это было уже европейским признанием.

P.S. Скоморошество как феномен русской жизни исчез из этой самой жизни в конце XVII столетия. Но и в XIX, вплоть до начала XX века, при двух императорах Александрах и двух Николаях, шуты и комедианты развлекали народ на всевозможных ярмарках, народных гульбищах и шумных балаганах как в обеих столицах, так и в крупных провинциальных городах. А затем к власти пришли большевики. И всем стало не до шуток.