Анатолий Лебедев
Нас двое, а место в маршрутке не резиновое. Фото Александра Никонова/PhotoXPress.ru
В последние годы в стране активно обсуждаются вопросы экологии. Переполненные курганы огромных захоронений бытовых и промышленных отходов на окраинах крупных городов, выделяемые из них вредные для здоровья газы, загрязнение подземных и наземных вод... Многие другие реальные и опасные проявления вызывают протест общественности и иной раз принуждают власти к принятию мер по оздоровления создавшейся обстановки.
Но это – о матери-природе... А как обстоит дело с экологией русского языка, на котором мы все каждый день говорим?
Увы, эта проблема в человеческом обществе так же тяжела, как уже отмеченное состояние природы. А разница в том, что природа сама подчинена человеку. Как он поступит с ней, так и будет. А люди, может быть, не все, но обладают самосознанием, а значит, способны принимать решения и действовать. Как и оценивать происходящее с ними.
«Бранные слова оскорбляют уста, из которых исходят, столько же, сколько уши, в которые они входят». Это мнение высказала в свое время императрица Екатерина II.
Но проблема уходит не только в глубь истории. Зигмунд Фрейд, который скорее был лоялен к этому безобразию, выразился так: «Первый человек, который бросил ругательство вместо камня, был творцом цивилизации» .
Однако летят века, меняются поколения человечества, а такой феномен, как грязное ругательство, не делается чище и меньше. Не знаю точно, как это было принято в среде простого народа в течение истории, но в наше время русский (русскоязычный) человек бранится и матерится повсеместно и постоянно, по поводу и без, с трудом сдерживая себя полученным воспитанием и собственноручно установленными внутренними тормозами.
Да и как ему не браниться, когда у него, как говорил один из моих любимых писателей-юмористов , недавно ушедший от нас Анатолий Трушкин, «поет эта, как ее, душа, ее мать».
Похоже, что у наших современников, причем от мала до велика, употребление бранной и ненормативной лексики все чаще входит в повседневный режим, благо провоцирующих раздражителей кругом хоть отбавляй. Вот, например, возвращаюсь на днях с ранней утренней разминки. Погода замечательная, и душа, можно сказать, действительно поет. И проходя между рядами аккуратно припаркованных автомобилей, около одного из них вижу на асфальте пару пустых пивных бутылок и пластиковых стаканов.
Конечно, брошенное будет отправлено дворником по назначению. Но разве это снимает с каждого из нас личную ответственность не только за чистоту природы в глобальном понимании, но и мест, в которых мы живем и которыми постоянно пользуемся?
А наши пожелания в адрес тех самых сами знаете кого?
Может, тут замкнутый круг?
Они плюются этими словами, мы их «награждаем», и им от этого еще труднее выбраться из порочной колеи материализующихся в их судьбе наших пожеланий?
Если кто решил, что автор «поднимает руку» на богатство нашего «великого и могучего», то призываю этому не верить. А вот очертить границы употребления специфической лексики, столь уникальной, «красочной» и сильнодействующей, было бы очень разумно.
К счастью, иногда о чистоте удается говорить, не прибегая к крепким выражениям и при этом не менее доходчиво. Как-то ехал в междугороднем автобусе по маршруту Ярославль–Рыбинск. На кабине водителя на ярком желтом фоне висело небольшое объявление следующего содержания: «Просьба в автобусе семечки, орехи и бананы есть вместе с кожурой».
|
|
Наш подъезд борется за звание лучшего по настенной живописи. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru |
А вообще в такой среде воспитанный человек нередко испытывает «горе от ума». Его ранимая душа оказывается беззащитной перед суровой «правдой жизни», щедро разлитой вокруг, непроизвольно реагируя на возмутительные поступки (например, порчу общественного имущества в местах отдыха, совершаемую исподтишка некоторыми гражданами, которых иначе, как бы «понежнее» высказаться… Нет, пожалуй, не буду усугублять нравственную атмосферу.
Иногда отсутствие каких-то знаний может оказаться удачным связующим звеном с окружающим несовершенным миром. Взять, например, незнакомый иностранный язык, даже такой благозвучный для русского уха, как французский... Вслушиваясь в полемику на нем, только по энергичности выражений участников иной раз, бывает, и можно догадаться, что, знай его, уже, вероятно, давно бы покраснел от конфуза. Ан нет. Хоть и догадываешься, но воспринимаешь происходящее как музыку.
Похожая картина и с другими живыми существами. Возьмем, к примеру, птиц. Как-то раз, спеша на работу в солнечное мартовское утро, вдруг услышал громкое воробьиное щебетание в густых кустах. Многие десятки, если не сотни, воробьев отчаянно щебетали, не обращая внимания на проходящих в 5 метрах от них людей.
Их чириканье переливалось разнообразными по высоте свистящими звуками. Казалось, некоторые участники воробьиного ансамбля старались перещебетать других, употребляя силу своего голоса, «многословность», и, вероятно, не выбирая выражений, стремились оставить за собой последний «чив».
Это был случай, когда представилась возможность во всех красках послушать музыку воробьиного общения, не раня себя по незнанию птичьими «лингвистическими» грубостями...
Но вернусь к людям. Причем к официальным, умеющим принимать меры.
Примерно год назад Роскомнадзор рекомендовал при необходимости использовать нецензурную брань в публикациях СМИ так, чтобы в контексте фразы она не определялась однозначно.
Там пояснили, что нецензурную брань маскируют разными способами: «Например, в теле- и радиопрограммах заменяют слова звуковым сигналом, ретушируют изображения, а в печатных и сетевых средствах массовой информации это может быть замена одной или нескольких букв нецензурного слова нейтральными знаками или другими буквами».
«Важно, чтобы при маскировке невозможно было однозначно распознать нецензурное слово в контексте фразы», – отметили в Роскомнадзоре.
Однако в стихотворении, где матерное слово зарифмовано, всегда можно точно определить, что это слово нецензурно. «Тут, как говорится, маскируй – не маскируй...» – констатировали в ведомстве.
комментарии(0)