Вавилонская башня из голых мужчин

Библейский образ продолжает волновать современных художников, воплощаясь в самых необычных материалах. Мартин ван Фалькенборх. Строительство Вавилонской башни. 1595. Дрезденская картинная галерея (Галерея Старых мастеров), Дрезден

– Это Джек. Гений современности и гуру тимбилдинга. – Суетливая кураторша выставки представила мне художника и ускакала в даль под звонкое стаккато каблучков.

– Долбаная идиотка, – улыбнулся Джек ей вслед и покачал головой.

– Обидно слышать? – удивился я.

– Всё это в принципе оскорбительно. – Он широко раскинул руки.

Судя по тоске в холодных стальных глазах, художника оскорбляла не формулировка кураторши, даже не выставка его работ в популярной лондонской галерее для избранных. Невыносимым был сам факт существования в этом мире.

В таких плохих мальчиков обычно влюбляются девушки из хороших семей. Джеку было чуть за сорок. Высокий, спортивный, небрежно элегантный. Строгость классического серого костюма он разбавил креативно разложенным по груди и шее пестрым шарфом. На грани безвкусицы, но не за гранью. Брезгливость в его взгляде изредка сменялась сочувствием ко всему сущему, но ненадолго.

На вопросы интервью Джек отвечал нехотя, казалось, вот-вот скажет какую-нибудь гадость. Другого поведения от популярного художника, демонстрирующего свои работы в закрытой для широкой публики галерее, я не ждал. Формат закрытого показа он избрал сам, откровенность действа другого не предполагала.

Для перформанса «Вавилонский тимбилдинг» Джек собрал команду из гимнастов и артистов цирка и выстроил ту самую башню из обнаженных человеческих тел. Визуальное сходство с примерами из классической живописи было не самым точным, но узнать башню публике удавалось. Джек специально не создавал сценария – участники собрались в финальную мизансцену под руководством режиссера по пластике на первой и единственной репетиции. После этого он их просто бросил – о принципах взаимодействия они были вынуждены каждый раз договариваться между собой. Режиссер предупреждал его, что будет текучка кадров и бардак, но именно бардак был Джеку и нужен.

– Прервемся? – предложил Джек. – Сейчас будет трехчасовой перформанс, они выступают в начале каждого часа, потом отдых.

В центр зала, выложенный несколькими слоями физкультурных матов, вышла группа полностью обнаженных мужчин. Встали в круг и один за другим начали занимать свои места в вавилонской конструкции, повернувшись лицом к окружавшей их публике. Нижние – наиболее крепкие – создали первый виток лестницы: один встал на четвереньки, второй сел на корточки, третий опустился на колени. Замыкавший первый этаж загорелый атлет просто замер, широко расставив ноги. Постепенно, кряхтя и сплетаясь руками, свои места заняли артисты второго этажа. Зрелище показалось мне не очень эстетичным, но публике нравилось. Атлеты первого яруса торопили коллег из третьего, не совсем цензурно напоминая, что их силы небезграничны. Звездой третьего этажа стал невысокий гимнаст азиатского происхождения с непропорционально огромным членом. Забираясь по спинам коллег, он задел своей мужской гордостью всех, кого только мог. Коллеги матерились и обещали расправу. Когда гимнаст оказался наверху, выяснилось, что он занял чужое место.

– Ты куда залез, урод? – простонал стоящий под ним артист второго яруса.

– Ой, сорри, я ориентировался по Барни, а на твоем месте должен быть Чарли, – искренне удивился гимнаст.

– Чарли в обед уволился, скотина ты тупая! – зарычали снизу.

– И куда мне деваться?

– Замри уже, потом поговорим, – пригрозил загорелый атлет.

Зрители были в восторге. Каждого следующего участника они встречали шквалом оваций.

– Как это глубоко: до предела напряженные тела и мирное покачивание маятников – членов, – поделился наблюдением знакомый искусствовед.

– Именно это я и хотел сказать. – Джек испепелил его взглядом.

Несогласованность, вызванная недавним увольнением артиста, привела к хаосу. Нижние требовали ускорить процесс, участники третьего и четвертого ярусов лезли наугад, скользя по вспотевшим телам товарищей. Назвать перформанс порнографией язык не поворачивался. В нем были и смысл, и драматургия, и фига в кармане. Когда сдали силы у стоявшего на коленях нижнего и все участники разлетелись в разные стороны – зрелище мне окончательно понравилось. Четвертый ярус так и не был достроен. Артисты удалились не откланявшись.

Мне показалось, что создателю перформанса удалось показать непрочность конструкции человеческого общества, бессмысленность и бесперспективность строительства здания, которое никогда не будет завершено, наоборот – интерес к нему скоро будет потерян, наступит упадок.

Под крики азиатского гимнаста, раздававшиеся из подсобного помещения, мы продолжили беседу с Джеком.

– Мне только одно непонятно: почему вас называют гением тимбилдинга? – спросил я.

– Эти уроды не поняли иронии. Теперь меня приглашают вести корпоративные тренинги, – грустно улыбнулся Джек. – Хотя за дикие бабки. Идем дальше? – Он жестом пригласил меня ознакомиться со своей следующей работой.

На входе в соседний зал каждому посетителю выставки выдавали по две медицинские маски. Одну он должен был надеть на лицо, вторую вплести в бесконечную вереницу масок, подвешенную в виде спирали на высоте от метра до двух. Несколько часов спустя реквизит закончился. Белая с мертвенным зеленым отливом змея несколько раз опоясала пространство, заполненное людьми в масках. Эффект получился неожиданный: гирлянда из масок выглядела и символом опасности, и флешмобом или стихийным мемориалом погибшим от некоей эпидемии. Прибывающая публика с непониманием оглядывалась по сторонам, потом начала волноваться. Постепенно даже мне самому становилось жутко. Ощущение опасности незаметно сгустилось в тревогу. Непроизвольно замедлилось дыхание, будто я боялся сделать лишний вдох, опасаясь проникновения неизвестного вируса.

– Сам неуютно себя чувствую, – признался Джек, когда я поделился впечатлениями.

– Мне показалось или ваша гирлянда из масок закручена по образу и подобию вавилонской лестницы?

– Не показалось. В последнее время меня всё больше пробивает на Вавилон, – объяснил художник свои творческие мотивации. – Ничего другого в этом мире не было и не будет.

Прошло не так много времени, а люди уже терроризировали смотрителей зала – требовали выдать им маску. Всё закончилось давкой в дверях – кто-то побежал, толпа с криками ужаса бросилась за ним. Неожиданно банальная иллюстрация, придуманная Джеком, превратилась в эффектную провокацию. В тот момент я не придал этому значения, счел случайной удачей небездарного художника.

А пару лет спустя кто-то ушлый украл идею Джека, и началось стремительное погружение мира в хаос. Банальный коронавирус, его не заметили бы при других обстоятельствах, мгновенно стал суперзвездой. Я пытался напомнить окружающим, что проигнорированный свиной грипп был раз в тридцать опаснее, что в автомобильных авариях или от домашнего насилия ежедневно гибнет гораздо больше людей, но никто не услышал. Механизм был запущен. Редкие голоса разума тонули в хоре напуганных обывателей. У подлецов, затеявших этот перформанс для очередного передела на финансовом рынке, даже не было необходимости ими управлять. Паника успешно распространяла сама себя.

Я позвонил Джеку в разгар карантина.

– Все только и говорят, что мир изменился и никогда уже не будет прежним. Не хочешь сделать перформанс на эту тему? – поинтересовался я.

– Они придумали панику, придумают и перемены.

– Люди уже пять тысяч лет гоняют один и тот же перформанс. Вирусная вариация – всего лишь скучный эпизод. К сожалению, он не скоро закончится. Сначала будет вторая волна – СМИ расскажут, а люди уверуют, что позаражали друг друга на празднике по случаю победы над вирусом. Снова посидят в карантине, потом осторожно выползут из нор, какое-то время будут шарахаться друг от друга. Дальше всё ненадолго вернется к обычной тоске. Пока не начнется следующая истерика. А устроить ее с каждым разом будет всё проще и проще. Человеческий организм создает антитела к любым микробам и бактериям, ко всем, кроме вируса глупости.

– И никаких перемен, Джек?

– Перемены коснутся разве что самого вируса. Вспомнят о толерантности. Вот увидишь, появится лозунг «Жизнь вируса имеет значение». Объявят, что у вируса тоже есть права. Начнут эти права отстаивать. Потом вирусы уравняют в статусе с дельфинами и китами. Дальше – начнут заводить их в себе, будто кошечек и собачек. В конце концов изберут в парламент.

– Вот и готово! – обрадовался я. – Тебе осталось выразить это в пространстве.

– Не хочу подсказывать. Мои маски вышли мне боком. Неизвестно, чем обернется эта идея. Человек – животное увлекающееся. Толерантность он уже превратил в оружие массового уничтожения. Вдруг через пару лет заражение вирусом станет обязательным. Ношение масок уже стало.