Андрей Юрков
Вот он – «самодельный» булгаковский роман. Снаружи…
1980 год. Расцвет «развитого социализма». И жуткий книжный голод. А советские средства массовой информации гордились тем, что Владимир Ильич Ленин – один из самых читаемых авторов на земле. Кажется, первой по издаваемости книгой в мире была все-таки Библия (советские СМИ это признавали!), вторым (за счет изданий в СССР) шел Владимир Ильич, третьим – Шекспир, а четвертым, кажется, был тогда Жорж Сименон со своим комиссаром Мегрэ.
И был в стране тогда такой феномен, как самиздат. Повспоминаем? А как вообще обстояло дело с самиздатом?
У нас в компании не было ярых антисоветчиков. Так, демократы. Сразу оговорюсь, в политику мы не лезли. Ну да, мне хотелось, чтобы в стране была хотя бы двухпартийная система, потому что «единственно верный путь» уже осточертел. Тоскливо смотреть на телеэкране на лица выживших из ума членов Политбюро, очень грустно наблюдать, как номенклатурные комсомолки отвечали американским корреспондентам: «А зачем критиковать курс партии, если он правильный?»
И интересовало нас то, что было под запретом, то, что просто не издавалось. А не издавалось очень многое. Поэты Серебряного века – нельзя было достать Северянина, Бальмонта, Андрея Белого, Волошина, Гумилева. Очень сложно раздобыть Цветаеву и Ахматову. Разумеется, не издавали Солженицына и Шаламова. Бодлера, Мюссе и Аполлинера. Не издавали многое другое.
Хемингуэя печатали, но сокращали у него места, шедшие вразрез с линией партии и правительства. Полки книжных магазинов ломилось от материалов 24-го и 25-го съездов КПСС и произведений Владимира Ильича, а «Золотого теленка» и то достать было проблемой.
Стоял книжный голод. Между прочим, ходили слухи, что при прослушке компетентными органами телефонов граждан запись разговора включалась… угадайте, с какой фразы? Не угадаете! Запись включалась, когда в прослушивающем устройстве звучали слова: «Дай почитать». Все же не зря, не зря Советский Союз считался самой читающей страной в мире. Это не было пропагандистским лозунгом (то есть то, что «Советский Союз – самая читающая страна в мире», – это типичный пропагандистский лозунг, только это было правдой).
Ну и, конечно, не издавали Булгакова. А про роман «Мастер и Маргарита» в 1970–1980-х многие уже знали, что это совершенно сногсшибательная вещь. Но при этом никто не знал содержание «Записок на манжетах», «Роковых яиц», «Собачьего сердца». И очень, очень хотелось почитать их.
Вот и объединялись мы в группы по пять человек (потому что пишущая машинка могла давать пять копий), разбивали с трудом добытую на время книгу на пять примерно равных частей и перепечатывали вручную на пишущих машинках. Пятая копия была самая слабая и малоразборчивая. Но делились все честно, поэтому каждая перепечатанная копия книги состояла из страниц разного качества. Делили странички и, как могли, переплетали.
Иметь пишущую машинку тогда тоже было роскошью. При этом ходили легенды, что КГБ ставит уникальные отметки на шрифт каждой пишущей машинки, поступающей в продажу (это было не так, конечно).
Так я стал знакомиться с творчеством Михаила Афанасьевича Булгакова. Ах, Булгаков! Ах, запрет! А у меня-то есть! Но первое, что я прочел, – романы «Мастер и Маргарита» и «Белая гвардия» (они хоть как-то были изданы, и их можно было выпросить почитать).
И мы стали перепечатывать на пишущих машинках «Записки юного врача», «Дьяволиаду», «Роковые яйца», «Собачье сердце».
Я был удивлен. Не таким уж чудесным оказался запретный писатель.
Откровенно слабыми по сравнению с «Мастером и Маргаритой» показались «Записки юного врача». Зачем их запрещать-то (точнее, не давать печатать)? Так думалось мне.
|
| И внутри… Фото автора |
Но мы уже разогнались. Перепечатали «Китайскую историю» и пьесы «Адам и Ева» и «Зойкина квартира». Да, грело душу уже только то, что ни у кого этих произведений нет. А вот «Мастера и Маргариту» перечитывать хотелось.
Все же невдомек было тогда мне, советскому мальчику, что Булгаков шел к «Мастеру и Маргарите» всю жизнь. Что было шесть версий черновиков романа, что первый черновой экземпляр автор сжег. Я не знал, что первые версии романа были абсолютно «непроходные», потому что в них Булгаков выплескивал свое несогласие с окружающей советской действительностью 1930-х годов. Отчасти ранние черновики носили фельетонный характер, а Булгаков и был мастером фельетона – этим во многом и жил. В пятой и шестой версиях романа сатиры значительно меньше, и это уже блистательное произведение.
Да, тогда стояли уже относительно цивилизованные времена. Константин Симонов в 1966 году в сильно сокращенном журнальном варианте протолкнул в печать «Мастера и Маргариту» (в журнале «Москва»). В виде книги в 1967 году роман был опубликован в Париже, чуть позже – во Франкфурте. В СССР в виде книги напечатан в 1973 году (тираж 30 тыс. экземпляров). Но издали книгу один раз – и все. До конца 80‑х годов роман не переиздавался.
Добыть «Мастера и Маргариту» было невозможно. А очень хотелось. Я в 1980 году работал в закрытом авиационном институте. И мне дали книгу на три дня (тогда было в порядке вещей давать и выпрашивать книги на одну-две ночи). Я проговорился, и одна энергичная дама предложила попробовать откопировать книгу (в двух экземплярах, один ей, один мне). А копировальные аппараты тогда все были под контролем КГБ.
Но – один литр спирта, и копировальный аппарат в закрытом институте под контролем КГБ как-то ночью заработал. В итоге я на третий день отдал книгу владелице и получил стопочку страниц «Мастера и Маргариты» в формате А4.
Однако хотелось чего-то большего, чем стопочка листов. Я решил их переплести, для чего согнул пополам все листы и склеил их тыльными сторонами. Получилась заготовка книги формата А5 толщиной 70 мм.
Мне хотелось иллюстрации. Но их тогда не было. Единственными пробившимися тогда иллюстрациями к «Мастеру и Маргарите» были работы Нади Рушевой (девушка умерла в 17 лет от врожденного порока сердца, старалась многое успеть, советская пропаганда стала раскручивать ее образ как героический. Литературные генералы решили, что ей можно было иллюстрировать «Мастера и Маргариту»). Как-то я добыл книгу иллюстраций Рушевой (она действительно хорошая художница), срисовывал их, срисовывал литографии Пашкова дома, зданий вокруг Патриарших прудов и вклеивал в книгу.
Переплел склеенные листочки. Создал дизайн обложки. Мне виделось решение в черном цвете и золоте. Художника попросил сделать обложку. Переплел получившуюся книгу. И еще прокрасил страницы черной тушью. «Рукописи не горят!» – именно такое создавалось впечатление. Получился собственный экземпляр. Я стал обладателем сокровища (хоть и осознал это не сразу).
Ну что еще сказать? Конечно, было немного обидно (нехорошее чувство собственника), когда в начале перестройки печатать стало можно все. И мои драгоценные самиздатовские книги стали представлять лишь историческую ценность. Часть перепечатанных книг я раздарил детям. Часть храню как памятник эпохи. Все-таки любили тогда книгу.
комментарии(0)