Это гордое звание – "самая читающая нация"

Подготовка к очередному детсадовскому празднику: мальчики-матросы и мальчики-космонавты. Фото РИА Новости

В поздние советские годы нас называли самой читающей нацией мира. Кто нас так прозвал, как подсчитал? Похоже, мы сами себя так определяли (назло «не читающим книги» буржуям): приятно было, возникало прямо-таки чувство причастности к какой-то особой, особенной нации – читающей...

Почему мы были такими читающими, с чего взялось это утверждение? Из-за миллионных тиражей «Малой земли», «Целины» и прочей подобной писанины? Из-за бесконечных методичек и материалов съездов и партконференций? Из-за сдаваемой в утиль макулатуры и полученных взамен талонов на популярную беллетристику?

А что мы читали до и после вызубренных принципов демократического централизма? И почему так много людей за 40, пишущих с чудовищными ошибками, если чтение – это было «наше все»?

Взять обычную группу тогдашнего детского сада (все, как известно, идет из детства). Хорошим чтением даже там не очень-то увлекались. Нет, конечно, какие-то книжки листали, что-то детям наговаривали и начитывали. Но в основном-то чем занимались с детьми? Готовились к праздникам! А праздники были сплошь идеологические. Разве что Новый год не в счет, да и то не всегда было достаточно Лисы Патрикеевны и каких-нибудь семерых козлят для детского зимнего веселья. Обязательно добавлялись летящие в космос мальчики или собравшие больше всех чего-нибудь (в зависимости от региона) девочки-колхозницы, которые обязательно добирались на самом реактивном самолете до главной елки в Москве, потому что они такие молодцы.

Вот это были пьесы! Какой там Чехов с Островским! Пушкин просто отдыхал на полке со своей золотой рыбкой и всем Лукоморьем, вместе взятым. Такие сюжеты закручивали мастера-писатели по заказу, что сначала обалдевали дети, когда им все это читали вроде не спятившие с ума воспитательницы, а потом украдкой усмехавшиеся родители, которым все это представляли на детских утренниках путем перевоплощения юных артистов в лесных жителей, геологов, летчиков, космонавтов и колхозников. Самой гордой, конечно, была мама Снегурочки, а самым гордым – папа космонавта, все остальные тоже гордились, но тихо хихикали. Меньше всего неловкости за показанное и увиденное испытывали родители лесных обитателей, а больше всего (в приличных – ведомственных городских садах) мамы-бабушки «колхозниц» – ударниц детского коммунистического труда. Но если эти родители обладали чувством юмора, то неловкость нивелировалась какой-нибудь шуткой в стиле «А наша-то колхозница!..».

Да что там, детские сады всесезонно занимались промывкой мозгов будущих октябрят-пионеров-комсомольцев-партийцев. Осень радовала «красным днем календаря», когда заучивались «бессмертные» строки о революции и дальнейшей счастливой жизни в самой лучшей стране на свете, освободившей рабочих и крестьян от богатых. Разыгрывались сценки из героической жизни Мальчиша-Кибальчиша и визави его Плохиша. Дети-артисты делились на красноармейцев и буржуинов, пели песни про «тачанку-ростовчанку», совершенно не понимая смысла, мальчики в бескозырках исполняли матросский танец «Яблочко», а девочки в красных косынках поддерживали их какими-нибудь пролетарскими стихами.

Помнится, был еще удивительный праздник «15 республик – 15 сестер». Он случался в декабре, и его иногда умудрялись соединить с Новым годом. И вот там было: «Украина России – родная сестра...», «Расцветай под солнцем, Грузия моя!», «Родина, страна моя, цветущие края...» И сценарий – такой, что закачаешься.

К февралю было много стихов и рассказов об армии, мальчики вновь рядились в матросов и солдат, пели серьезные песни про защитников и обязательно смешные про пап, которые «могут все что угодно». К 8 Марта – Агния Барто (за что спасибо, в тех стихах был какой-то смысл, и стихи Барто хотелось потом читать, вернее, слушать – в детском саду, как правило, мало кто умел читать сам). Стихи и песни (а в них тоже стихи) были о мамах, бабушках, сестрах и просто девочках. Или просто о солнышке, улыбках, цветочках. Идеологии в этом детсадовском празднике почти не было, хотя упор, конечно, делался на работающую советскую женщину – самую счастливую в мире, которая может все на свете, даже в космос полететь: «Это ярославская текстильщица говорит с планетою Земля». Именно с планетоЮ.

Чтение на ночь во многих семьях было доброй традицией. Фото Depositphotos/PhotoXpress.ru

Понятно, что дома все было иначе. Чтение на ночь во многих семьях было доброй традицией и замечательной обязанностью взрослых – родители перед сном читали детям прекрасные русские сказки, английские, итальянские. Сказки Пушкина, Андерсена, Шарля Перро, братьев Гримм. Шел в ход и весь любимый детворой набор: Чуковский/Маршак/Хармс/Заходер/Маяковский/Барто/Михалков/Носов/Успенский/Драгунский. Но читали такое, увы, далеко не всем, отнюдь не все малыши знали вышеперечисленных авторов не по мультфильмам и фильмам (благо их было в достатке).

Потом дети поступали в школу, где начиналась та же идеологическая круговерть праздников, да и школьная программа была та еще: «Таня-революционерка», «Как повяжешь галстук», «Я вижу город Петроград в 17-м году» и прочее дивное из того нашего мира. В старших классах в программе появлялась русская литературная классика, но не сказать, что все школьники полюбили читать – как правило, треть класса или того меньше насчитывалось читающих не по принуждению. Конечно, существовала обязательная школьная программа – но и ее осваивали не все.

Поэтому насчет «самой читающей» – лично у меня большие сомнения. Школьники читали (и читают) во всех странах просто по необходимости в процессе обучения, много читали и читают студенты, люди интеллигентные всегда тянулись к книгам… В какой стране читающих больше, можно подсчитать, зная количество школ и среднее количество учеников в них. То же с университетами – можно сосчитать, сколько среди выпускников этих самых университетов читающей публики. Но стоит ли мериться цифрами – наверное, нет, поскольку подсчет может оказаться не в нужную сторону.

А читать, вероятно, мы стали не больше и не меньше. Просто чтение стало другим, а выбор несравнимо большим.