Не бейте китайских школьников линейкой!

Удержать детей от учебы, если им любопытно, – невозможно. Фото Reuters

Я стояла перед классом из 50 китайских десятилеток в красных галстуках. За их спинами на стене красовались иероглифы – чьи-то изречения. Мне самой все это казалось сном.

Меня не должно было здесь быть – в китайской провинциальной школе. Я выполняла квалифицированную и ответственную работу, меньше всего в жизни мне нравились дети: такие шумные, что у меня сразу начинала болеть голова. Но радости от жизни становилось все меньше, хотелось нового, и когда мне вдруг позвонили и предложили уехать на год в Китай учить детей английскому языку, я неожиданно для самой себя согласилась меньше чем за минуту.

Я не должна была оказаться одна в этом классе: по контракту мне полагалась напарница-китаянка, но ее почему-то не было. Проектор для заготовленной презентации не включался, а звонок уже прозвенел, и дети начинали беспокоиться. Они окружили учительский стол и трогали меня за одежду, за волосы, заглядывали ко мне в сумку, открывали крышку на моем кофе, нюхали, смеялись и о чем-то беспрерывно щебетали на китайском.

Мне хотелось закричать на них, потому что я и сама была напугана. Их было много, они шумели, а их крики мешали мне соображать. Внезапно чьи-то маленькие пальчики вложили мне в ладонь несколько липких яблочных долек. Тут же со всех сторон мне начали протягивать угощения: конфеты и вафли. Я подняла голову от проектора: класс заливало солнце, вокруг меня расплылись в улыбках 50 совершенно неразличимых пока для меня лиц китайских детей. Впервые за долгое время меня отпустил страх. Я уже не понимала, почему так испугалась детей. «Почему они такие бесстрашные и не пугаются сердитой тетки?» Я посмотрела на них повнимательнее. И тут что-то изменилось.

Дети начали что-то говорить друг другу, и постепенно все расселись по местам. Потом встали, приветствовали меня и поклонились. Я поклонилась в ответ и попросила их сесть. Показала на проектор – не включается, развела руками. Дети зашушукались. Вскочил мальчишка, подбежал к компьютеру, на экране появилась моя презентация. Урок начался. Для меня это был урок доверия, урок понимания другого человеческого существа: маленького и беспомощного, но обладающего внутренней силой и достоинством, которые он сам порой не осознает.

Некоторые из пожилых китайских учителей все же ходили со мной на уроки, как положено. Так я поняла, что методы преподавания в местных школах до сих пор включают периодические шлепки линейкой по пальцам, щипки за ухо и прилюдные выволочки. Работало это ровно три минуты, после этого класс расходился еще сильнее. Более того, чем строже была классная китаянка и чем чаще я видела побои, тем менее организованным был класс. Китайские учителя часто жаловались мне на тупость их подопечных. Мне же дети, языка которых я не понимала, совсем не казались глупыми, наоборот, они сами стали лучшими учителями в моей жизни.

Очень пугали бесконечные пионерские построения и песни. Фото Reuters

Моим первым желанием было отругать их. Так я и делала. Это не работало. Я ругала, они делали наоборот, за ними повторял весь класс – детям не нравилась строгость по отношению к их особенным сверстникам, а я валилась с ног после занятий. Пока однажды, кажется, случайно, отвлеченная объяснением чего-то, я вместо замечания не погладила такого особенного ребенка по голове. Неожиданно он сел и прослушал весь урок. Я повторила жест на другом ученике – эффект был таким же, классы стали намного спокойнее.

Дети были справедливы. Однажды в седьмом классе ученица громко рассмеялась в начале урока. Уже наученная, что неповиновение нужно пресекать в зародыше, я наказала ее, отправив постоять в конец класса – типичный метод воспитания в государственных школах Китая. Но у девочки был такой оскорбленный вид, а класс настолько перестал реагировать на любые мои указания, что я поняла: это была моя ошибка. До меня дошло, что я не знаю, что именно она сказала и почему рассмеялась, – возможно, это было что-то безобидное. На следующий день я разыскала девочку в столовой и извинилась. После этого у меня не было класса лучше и ученицы прилежнее.

Дети хотели знать все. Сначала я не понимала, как удержать класс 40 минут. Потом я поняла, что удержать детей от учебы, если им любопытно, – невозможно. Но это любопытство надо было все время подогревать. Мальчишкам нравились активные задания, девочкам – когда я писала на доске разноцветными мелками. Дети обожали петь, и я добавила в уроки много тематических песен. Детям нравилось показывать свои знания, и я спрашивала каждого, кто поднимал руку. Вместе мы готовили фруктовые салаты, показывали фокусы, бегали наперегонки, рисовали ракушки и катали машинки. Вместе с детским визгом и смехом ко мне вернулись любопытство и радость жизни.

Не понимая устной речи, я научилась видеть и ценить человеческие качества, которые проявлялись в других аспектах поведения. Я видела маленьких зазнаек, которые отталкивали от себя всю команду, и маленьких лидеров, которые собирали десяток других учеников вокруг себя. Видела людей, ориентирующихся на мнение коллектива и ведущих себя достойно только в соответствующей обстановке, и тех, кто мог эту обстановку создать. Видела разницу между подготовленными детьми из благополучных семей и заброшенными, замызганными выходцами из семей бедняков.

В какой-то момент я поняла, что уроки стали занятием легким и приятным. И тогда началось лето, меня отправили в детсад. Китайские родители отдают детей учить английский с года, неудивительно, что к 14 подростки говорят почти свободно. В садике меня встретила перепуганная учительница-иностранка, на замену которой меня отправили. «Это невозможно, – сказала она, – они расползаются».

На первом же занятии я поняла, что она имела в виду: эти малыши до трех лет действительно в буквальном смысле расползались, а еще агукали, ревели и совершенно не обращали на меня внимания. «Стать популярной у трехлеток!» – решила я для себя и стала следить за тем, на что они реагируют и что запоминают.

Отпустили с началом осени меня из детсада с трудом, и снова началась школа. Однажды один из моих учеников подошел ко мне во дворе и сказал: «Привет, крутая девчонка». Я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться: «Ну и тебе привет, крутой парень». Вечером мы с другом жарили блинчики. «Как дела на работе?» – спросил он. «Знаешь, я очень популярна у девятилеток», – снова рассмеялась я. Наверное, защищая перепуганный класс от осы, спасая мальчишку с отравлением и справляясь с разбуянившимся ребенком с поведенческим расстройством, я впервые в жизни почувствовала себя взрослой.

Конечно, были и неприятные моменты. Меня очень пугали бесконечные пионерские построения и песни, мне показалось, я даже различила мелодию «Взвейтесь кострами, синие ночи». Было что-то зловещее в этих чистых голосах и сияющем солнце. За разъяснениями я обратилась к другу-китайцу. «Так эти чистые души учат лгать, – ответил он, – поэтому тебе не по себе».

Однако в целом год, который, как мне казалось, станет прочерком в резюме, дал мне самый важный жизненный опыт: любить и понимать разных людей в разных жизненных обстоятельствах и договариваться без общего языка. Все это пригодится, куда бы ни забросила меня жизнь дальше.