Ольга Елагина
Доминантная эмоция в фаду – принятие горькой судьбы.
Каждый день после сиесты сеньор Родригеш сидит в кафе на улице Escolas Gerais в Лиссабоне. Впрочем, кафе – это всего лишь два пластиковых столика, втиснутых в промежуток между трамвайными путями и обшарпанной стеной здания. Трамвайные пути пролегают так близко, что, когда из-за поворота появляется трамвай, сеньору Родригешу приходиться убирать ноги подальше от рельсов.
Сеньор Родригеш выкуривает по пачке сигарет в день и выпивает минимум четыре чашки крепкого кофе.
– Когда-нибудь это убьет вас, – говорит ему сеньора Перейра, хозяйка кафе.
– Мы триста лет владели Бразилией, выращивали табак и кофе, – отвечает сеньор Родригеш. – Курить и пить кофе – это все, что нам осталось от времен империи.
– Ну-ну. Поэтому в Португалии самая высокая смертность от рака, – парирует сеньора Перейра. – Ваша национальная гордость будет стоить вам жизни.
– Нет-нет, от рака я точно не умру, потому что знаю один секрет.
|
|
В крошечную стопку с ликером непременно бросают вишенку. |
– Я покупаю только сигареты с бесплодием.
Сеньора Перейра смеется.
Из-за поворота показывается желтый трамвай, и сеньор Родригеш поджимает ноги.
– Курить – дорого, – обращается он ко мне. – Но я курю потому, что я португалец. Говорят, в России очень дешевые сигареты.
– В два раза дешевле.
– Дешевые сигареты – это хорошо. При Салазаре тоже были дешевые сигареты, – неожиданно резюмирует сеньор Родригеш. – Знаете, его называют фашистом. Но так говорят те, кто не знает истории. Во Вторую мировую Португалия удержала нейтралитет. Знаете, он спас Португалию... Теперь таких людей нет. Ндаа.
Сеньор Родригеш затягивается сигаретой и просит хозяйку:
– Можно еще чашечку? Кофе и табак... вот и все, что нам остается...
В двух кварталах от этого места у сеньора Родригеша есть маленькая рюмочная, где продается жинжа, португальский ликер. Вечером я захожу туда, чтобы купить бутылку или опрокинуть рюмку-другую прямо на улице за высоким столом вроде тех, что стояли в советских чебуречных.
– Com fruta! – говорю я сеньору Родригешу на чистом португальском. И он добавляет в мою рюмку две-три вишни.
Сеньор Родригеш всегда наливает «с горкой», поэтому мостовая у входа в рюмочную липнет к подошвам. И так будет до самой осени, пока вишневые пятна ликера не смоют дожди.
Если других посетителей нет, то сеньор Родригеш просит рассказать что-нибудь о России. В первую нашу встречу он интересовался ценами на сигареты и алкоголь. Во вторую – снегом и морозами. В третью – просил посоветовать русского писателя с хорошим чувством юмора. Я посоветовала Чехова, и при следующей встрече сеньор Родригеш сообщил:
– Это хороший писатель, но совсем не веселый. Мне кажется, он постиг саудади.
|
|
В старом городе много мест, где можно попробовать жинжу. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru |
Сегодня сеньор Родригеш спрашивает:
– Правда, что в России не любят геев?
Я не знаю, как лучше ответить, чтобы не разрушить нашу хрупкую дружбу. У меня нет особых симпатий к геям. Я считаю, что раз им не нравятся женщины, то и мне не за что их любить.
– У нас запрещены однополые браки, – отвечаю я на вопрос.
– Это правильно, – говорит сеньор Родригеш. – От браков должны рождаться дети. В Португалии очень мало детей. Это страна стариков. Даже проститутки и те старые. Я знаю одну, которой шестьдесят два года и она все еще работает. Нет, не подумайте ничего такого. Мы с ней просто друзья. Паула часто заходит сюда выпить. Она и сейчас шикарная женщина. Шикарная и старая, как Лиссабон. В молодости у нее был хороший голос, она даже пела фаду, наш любимый песенный жанр. Знаете, я любил ее слушать. Я приходил слушать ее почти каждый день... Но потом Паула связалась с одним человеком и спилась, а он выкинул ее на улицу. Это была несчастная любовь.
Сеньор Родригеш вздыхает и напевает под нос что-то грустное и протяжное, прищелкивая пальцами, словно ловя в воздухе забытые слова.
– Н-даа... – говорит он. – В Лиссабоне слишком много несчастной любви. Возможно, это из-за саудади… Или из-за экономического кризиса... Или потому, что это последний город на континенте. Дальше ничего нет. Здесь жизнь заканчивается.
Сеньор Родригеш упирает палец в стол. Как будто жизнь заканчивается именно здесь, в этой рюмочной, за этим столом.
– Ндаа. Только старики и мигранты. Я почти не слышу детского смеха. Да и откуда ему взяться в таком месте?
Через несколько дней я застаю в рюмочной Паулу – громоздкую женщину с длинными зубами и отечным лицом пьяницы. Ее «гепардовые» брюки едва сдерживают натиск толстого зада. Криво подведенные брови разъезжаются к вискам. Одной рукой она прижимает к животу дешевую сумку из кожзама, а другой поправляет волосы – этот особый жест женщины, которая хочет понравиться, такой нелепый и жалкий в ее исполнении.
Но сеньор Родригеш не замечает ее нелепости. Он смотрит на Паулу с грустью и нежностью. Возможно, он видит свою молодость или слышит голос молодой фадишты, исполнительницы фаду...
На краю континента. В месте, где обрывается жизнь.
Дмитрий Тараторин 
комментарии(0)